Достопочтенный Питер, которому надоело ездить взад и вперед, настаивал, чтобы его патрон действовал быстрее. Лорд Маунтфокон был более мудр или более щепетилен, чем его приспешник. Едва ли не каждый вечер он виделся с Люси. Неискушенная молодая женщина не видела в его посещениях ничего худого. К тому же ведь Ричард сам поручил ее попечению лорда Маунтфокона и леди Джудит. Леди Джудит уехала с острова и вернулась в Лондон; лорд Маунтфокон остался. В этом не было ничего худого. Если прежде у нее и появлялись иногда какие-то подозрения, то сейчас она была на этот счет совершенно спокойна. В глубине души ей это даже, может быть, льстило. Лорд Маунтфокон получил то изысканное воспитание, какое достается обычно в знатных семьях на долю наследующего титул старшего сына; он умел разговаривать и поучать; это был истый лорд; и в то же время он дал ей понять, как он порочен, насквозь порочен, и убедил ее, что от общения с ней он становится лучше. У героинь, равно как и у героев, есть свое честолюбие: им тоже хочется приносить людям пользу, героиню тянет творить добро, а задача исправить порочного человека для всякой добропорядочной женщины особенно соблазнительна. Для нежного женского сердца возвратить на путь истинный мужчину – такая же услада, как драгоценный китайский фарфор. У лорда Маунтфокона не было никаких уловок волокиты: его золото, его титул, да и сама внешность до сих пор избавляли его от необходимости воздыхать по ком-либо долго, а, может быть, даже и воздыхать вообще; устройством его любовных шашней занимался достопочтенный Питер. Поведение милорда не вызвало в Люси ни малейшей тревоги, как то могло случиться, если бы он был истинным искусителем. В ее мученической жизни ей было радостно иметь преданного друга, и находить в нем поддержку, и сознавать, что и сама она может что-то сделать для этого друга. Слишком простодушная, для того чтобы задумываться над тем, какое положение занимает его светлость, она как-никак была женщина. «Он, такой знатный аристократ, не считает зазорным общаться со мной и даже меня ценит», – оправдывающая мысль эта, может быть, и мелькнула раз-другой в то время, когда она размышляла о гордой семье, в которую замужеством своим она была введена.
Январь попеременно то поливал старуху землю дождями, то сковывал ее льдом, когда достопочтенный Питер направился к источнику всех своих благ с важными новостями. Не успел он заикнуться о том, что его светлость все еще ни на что не решилась, как Маунтфокон забарахтался в одолевавших его трудностях, точно беспомощный дракон. Чем только он ни клялся, что он повстречал теперь настоящего ангела за свои грехи и не способен его обидеть. Минуту спустя, однако, он уже клялся, что она будет принадлежать ему, даже если будет царапаться, как кошка. Его светлость прибегал не к самым изысканным выражениям.
– Я не продвинулся ни на шаг, – жаловался он. – Послушайте, Брейдер! Право же, эта маленькая женщина может вить из меня веревки. Клянусь честью, я женился бы на ней хоть завтра. Я вот вижусь с ней здесь каждый день, и, как бы вы думали, о чем мы с ней говорим? Об истории! Ведь от одного этого можно сойти с ума! И вот, черт возьми, я теперь подвизаюсь в роли читающего лекции ученого педанта! И, клянусь честью, заниматься ее просвещением мне приятно. Но стоит только выйти за порог ее дома, как меня так и подмывает кого-нибудь пристрелить. Что там говорят в городе?
– Ничего особенного, – многозначительно ответил Брейдер.
– Когда же этот малый… ее муж… думает вернуться?
– Надеюсь, все устроится так, что он вообще не вернется, Маунт.
Аристократ и приспешник переглянулись.
– Что ты этим хочешь сказать?
Брейдер начал было что-то насвистывать, но вдруг перебил себя:
– В мгновение ока он сделался донжуаном – вот и весь сказ.
– Вот так черт! Выходит, Белла его окрутила? – испытующе спросил Маунтфокон.
В ответ Брейдер только протянул его светлости письмо. Оно было помечено побережьем Сассекс[150], подписано «Ричард» и гласило:
«Моя прелестная Нечистая Сила…
Коль скоро дьявол сидит в нас обоих и мы открыли его друг в друге, приезжайте ко мне сейчас же, не то я куда-нибудь немедленно же уеду. Приезжайте, моя светящаяся адским пламенем звезда! Я убежал от вас, а теперь я зову вас к себе! Вы научили меня дьявольской любви, и теперь я не могу без вас жить. Приезжайте через час после того, как получите это письмо».
Маунтфокон перевернул лист, чтобы посмотреть, нет ли еще чего на обороте.
– Восторженное любовное письмо! – воскликнул он; он встал с кресла и принялся расхаживать по комнате, бормоча: – Ну и собака! Как подло он поступает с женой!
– Подлее некуда, – подтвердил Брейдер.
– Как ты это раздобыл?
– Забрел в гардеробную Беллы, пока ее ждал, на всякий случай заглянул под подушку. Вы же знаете ее повадки.
– Черт побери! По-моему, она это делает нарочно. Слава богу, я уже целую вечность не пишу ей писем. И что же, она к нему едет?
– Как бы не так! Но, странное дело, Маунт!.. Видели вы когда-нибудь, чтобы она отказывалась от денег? Она очень эффектно разорвала чек и протянула мне обрывки со всеми изысканными выражениями, которым ваша академия ее научила. По мне, так это хорошо, когда женщина умеет выругаться. Ее это украшает!
Маунтфокон посоветовался со своим приспешником касательно того, какую пользу можно будет извлечь из этого письма. Оба решительно признали, что поведение Ричарда в отношении жены низко и что он, во всяком случае, не заслуживает снисхождения.
– Только нет, – сказал его светлость, – письмо это ей показывать нельзя. Сначала она будет клясться, что это подлог, а потом еще крепче ухватится за него. Бабы все таковы.
– Как раз наоборот, – небрежно заметил Брейдер. – Она должна своими глазами увидеть, что он ей изменил. Они верят своим глазам. Вот вам и удобный случай, Маунт. Тут вы вступаете в игру – мстите за нее и приносите ей утешение. Они как раз это любят.
– Ты осел, Брейдер, – вскричал его патрон. – Ты отъявленный мерзавец. Ты говоришь об этой маленькой женщине так, как будто она такая же, как все остальные. Нет, не думаю, чтобы это поганое письмо помогло мне чего-нибудь добиться. Ее муж скотина – в этом сомневаться не приходится.
– Так, может быть, вы предоставите это мне, Маунт?
– Будь я проклят, если я на это пойду! – пробормотал милорд.
– Благодарю покорно. Увидите сами, к чему это все приведет. Слишком уж вы мягкосердечны, Маунт. Останетесь в дураках.
– Говорю тебе, Брейдер, с этим ничего не поделать. Если я увезу ее… – а мне каждый день не терпится ее увезти – то что тогда? Она на меня посмотрит… а я не в силах вынести ее взгляда… я буду чувствовать себя дураком, и с ней мне будет хуже, чем без нее. – Маунтфокон уныло зевнул. – Как по-твоему? – продолжал он. – От такого заскрежещешь зубами, как по-твоему? Дело в том, что она… – он едва слышно произнес какие-то слова и густо покраснел.
– Гм! – Брейдер надулся и стукнул набалдашником трости по подбородку. – Неприятная это история, Маунт. Вам это совершенно не подходит. Не та у вас роль. Чушь несусветная!
– Неужели ты думаешь, что я из-за этого люблю ее хоть капельку меньше? – вскипел милорд. – Черт побери! Да я бы сидел у ее изголовья и читал ей и рассказывал ей эту страшную историю, если бы она только захотела, весь день и всю ночь.
– По всей видимости, из вас скоро выйдет повивальная бабка, Маунт.