Известно, что ученые люди всегда бывают медлительны в своих поступках. Предложение, высказанное леди Блендиш, было слишком стремительным для сэра Остина. Женщины, будучи натурами более порывистыми, не представляют себе, что значит ученость.
Говорил он высокомерно. В душе он чувствовал себя оскорбленным тем, что его просят сделать что-то еще, когда он и так заставил себя столько всего сделать.
Прошел месяц, и Ричард появился на сцене.
Отец и сын встретились совсем не так, как того хотел сэр Остин и как он об этом мечтал, живя в Уэльских горах.
Ричард почтительно пожал отцу руку и осведомился о его здоровье, проявив при этом ровно столько участия, сколько в светском обществе принято проявлять при встрече. После этого он сказал отцу:
– В ваше отсутствие, сэр, я позволил себе, не испросив на то вашего согласия, сделать нечто такое, что касается вас в большей степени, чем меня. Я принялся разыскивать мою мать, и когда нашел ее, взял на себя заботы о ней. Надеюсь, вы не сочтете поступок мой неправомерным. Я поступил так, как нашел нужным.
– Ты в таком возрасте, Ричард, – ответил сэр Остин, – когда люди в подобных случаях принимают решения самостоятельно. Я только хотел бы предостеречь тебя от самообмана: не думай, будто, поступая так, ты принимал в расчет кого-нибудь, кроме себя.
– Я не думаю, сэр, – ответил Ричард; на этом и закончился их разговор. Обоим им были отвратительны всякого рода излияния чувств, и в этом отношении оба были удовлетворены; однако баронет, как любящий отец, надеялся и хотел услышать в голосе сына нотки затаенного волнения и радости; ничего этого не было и в помине. Юноша даже не заглянул отцу в глаза; если случайно взгляды их и встречались, то Ричард смотрел на него вызывающе холодно. Во всем облике его ощущалась заметная перемена.
«Опрометчивая женитьба изменила его», – подумал великий знаток науки жизни, что означало: изменила к худшему.
Размышления продолжались:
«Я вижу в нем отчаявшуюся во всем зрелость стремительно развившейся натуры; и если бы не моя вера в то, что благие дела никогда не пропадают втуне, что бы я стал думать о труде всей моей жизни? Может быть, они пропадут для меня! Пропадут для него! Но, может статься, они проявят себя в его детях».
По всей видимости, философ находил удовлетворение в мыслях о том, что он, может быть, облагодетельствует предполагаемых потомков; однако для сэра Остина это была горестная надежда. Горечью отзывалась нанесенная его сердцу обида.
Один маленький эпизод говорил, правда, в пользу Ричарда. В то время, когда он пропадал неизвестно где, в гостиницу явилась некая бедная женщина. Баронет виделся с нею, и она рассказала ему историю, которая помогла разглядеть в характере Ричарда черты истинного христианина. Но этим сэр Остин мог удовлетвориться лишь как отец; как ученому ему это нисколько не льстило. Сын его, Феверел, и не мог вести себя иначе. И он вплотную занялся изучением сына.
Он не замечал, однако, в нем ничего, что могло бы пролить хоть какой-нибудь свет на все то, что происходило в душе его сына. Ричард ел и пил, шутил и смеялся. Как правило, он упреждал Адриена, требуя еще одну бутылку вина. Он с легкостью говорил о повседневных делах; веселость его никак нельзя было назвать напускной. Однако во всех его поступках не было той окрыленности, какая бывает в юные годы, когда все еще впереди. Сэр Остин обратил на это внимание. Может быть, это происходило от беспечности и еще не угомонившейся крови – никто бы ведь не подумал, что его обременяют какие-то заботы. Нашему ученому не приходило в голову, что Ричард, как и сам он, мог научиться играть роль и носить маску. В натурах мертвых – иначе говоря, в людях, которые не были постоянно настороже, он умел разбираться и рассекать их на части. Очень редко ведь выдается возможность изучить строение существа живого, и люди науки хорошо это знают.
Меж тем именно эта редкая возможность и представилась сейчас сэру Остину. Обоих их вместе с миссис Дорайей пригласила на обед семья Фори, и теперь вот они направлялись туда, рука об руку, отец и сын, а Адриен шел рядом. Незадолго до этого оскорбленный отец снизошел до того, чтобы сообщить сыну, что тому пора вернуться к жене, дав ему понять, что за этим последуют распоряжения касательно того, чтобы та была принята в Рейнеме. Ричард на это ничего не ответил; это могло означать либо избыток благодарности, либо лицемерное сокрытие радости, либо одно из великого множества обличий, какие принимает человек, когда желания его бывают удовлетворены и все складывается для него как нельзя лучше. Миссис Берри держала наготове припасенный для молодого мужа сюрприз. Она поселила Люси у себя в доме, ожидая, что он заглянет туда. Каждый день она ждала, что он явится к ним и бурным восторгом встретит неожиданное известие, и каждый день, зная, что он часто бывает в парке, она выводила туда Люси под предлогом того, что будущий мастер Ричард, которого она успела уже окрестить, нуждается в свежем воздухе.
Красным шаром пламенело зимнее солнце за голыми ветвями каштанов в Кенсингтон-Гарденз. К счастью для Люси и ребенка, которого она носила во чреве, она в эту минуту безрассудно восхищалась искусной наездницей. Миссис Берри раз или два дернула ее за платье, чтобы подготовить к тому, что должно было ее поразить, однако голова Люси все еще была повернута в другую сторону.
«Не будет беды, если она попадет к нему в объятия затылком наперед», – подумала миссис Берри. Они были уже совсем близко друг от друга. Миссис Берри поклонилась. Лицо Ричарда перекосилось, он не дал ей сказать ни слова; он схватил ее за руку и оттащил назад. Люди заслонили их. Люси ничем не могла объяснить неимоверного возбуждения, в которое впала Берри. Та начала ссылаться на погоду и на бекон, который она, хоть и знала, что он вреден для ее желчного пузыря, все-таки съела утром; это, по ее словам, и явилось причиной того, что она вдруг расплакалась, чем крайне свою спутницу удивила.
– Так, значит, вы плачете оттого, что что-то съели, миссис Берри?
– Все это от… – миссис Берри схватилась за грудь и вся скорчилась, – все это от живота, милая моя. Не обращай на меня внимания, – и, поняв наконец, что ведет себя не очень-то воспитанно, она заковыляла под сень вязов.
– Как ты странно ведешь себя с пожилыми дамами, – сказал сэр Остин сыну, после того как Берри была сметена с дороги. – Не очень-то учтиво. Она, правда, и сама вела себя как помешанная… Что с тобою, мой сын, ты нездоров?
Ричард был бледен как смерть; на этого сильного мужчину напала вдруг страшная слабость. Баронет посмотрел на Адриена. Тот успел заметить Люси, когда они проходили мимо, и уловил выражение лица Ричарда, когда Берри его остановила. Если бы только Люси узнала их, он бы, не задумываясь, к ней подошел сам. Но коль скоро этого не случилось, Адриен решил, что обстоятельства таковы, что лучше оставить все так, как есть. Встретив направленный на него взгляд баронета, он только пожал плечами.
– Ричард, ты нездоров? – вторично спросил сына сэр Остин.
– Идемте, сэр! Идемте! – вскричал Ричард.
Отец его, все еще продолжавший размышлять о только что виденном, когда они вскоре вошли в дом Фори, мысленно назвал миссис Берри таким словом, услыхав которое, бедная женщина, всю жизнь поучавшая других, как вести себя в замужестве, и за всю свою жизнь целовавшая лишь троих мужчин, нам уже известных, завопила бы от ужаса.
– Ричард поедет завтра к жене, – сказал сэр Остин Адриену незадолго до того, как они сели за стол.
Адриен спросил, не обратил ли он внимания на молодую блондинку, которая шла рядом с той самой пожилой особой, с которой Ричард так странно обошелся; и когда баронет подтвердил, что она ему действительно запомнилась, сказал:
– Это была его жена, сэр.
Рассечь живое существо на части сэр Остин не мог. Точно пуля разворотила череп юноши, точно взрыв обнажил все то, что трепетало внутри, – и вот отец следил теперь за каждым движением мозга его и сердца; следил с тоскою и страхом человека, который привык в мыслях своих проникать во все до конца. Не вполне сознавая, что до сих пор это была всего лишь игра с жизнью, он погрузился вдруг в бурлящую действительность. Он решил, что сегодня же вечером поговорит с сыном обо всем без обиняков.