— Мостик! — протрещал в репродукторе голос Берта Нельсона. — Конраду Шахтеру и этому… как его… эль Сахди зверски плохо. Всю столовую заблевали. Гауптман требует, чтоб его выпустили на мостик воздуху глотнуть. Талдычит что-то насчет Женевской конвенции…
Брент в ответ прокричал:
— Спроси гауптмана, не желает ли он, согласно конвенции Брента Росса, проветриться верхом на торпеде.
Даже сквозь жуткий вой ветра Брент расслышал хохот в рулевой рубке, после того как Нельсон повторил приказание. Больше от пленных жалоб не поступало.
Еще около часа они держали избранный курс. Вахтенные сменились; вместо Хары вышел старший матрос Джей Оверстрит. А Уиллард-Смит остался. Ветер не ослабевал, но и не усиливался. Должно быть, на небе уже появились звезды, но их за тучами не видно, и темноту рассеивает лишь красное свечение гирокомпаса. Килевая качка по-прежнему сильна, но рулевой мастерски одолевает ее.
Временами ветер утихал, и в душе Брента мелькала надежда, что наконец все кончилось, но ее тут же опрокидывал новый, свирепый порыв, бросая ему в лицо соленые брызги и окатывая мостик. Лодка смело бросалась в борьбу, вода хлестала из стоков и шпигатов, — словом, все повторялось сызнова.
Наверно, было часов девять (Брент потерял счет времени), когда шторм устроил им впечатляющее пиротехническое представление. Они проходили в эпицентре, и грозовое облако, поднявшееся на шестьдесят тысяч футов, осыпало их режущими глаз молниями и канонадой грома. Вихревые потоки порождали сотни тысяч вольт электрической энергии.
Уиллард-Смит пальцем прочертил круг над головой, потом ткнул вверх.
— Гроза! Должно быть, это сердце шторма. Теперь наверняка пойдет на убыль.
— Будем надеяться, — уныло откликнулся Брент.
Капитан авиации не ошибся. Через тридцать минут ветер понемногу начал стихать, а еще через полчаса на северном горизонте проглянули звезды. Море великодушно сглаживало бортовую и килевую качку.
— А ведь вы были правы, черт бы вас побрал! — радостно воскликнул Брент.
Уиллард-Смит засмеялся.
— Благодарю!
— Мостик! — окликнул Уильямс из репродуктора.
— Здесь мостик!
— Каденбах рекомендует вернуться на основной курс три-три-ноль. Согласны?
Брент запрокинул голову к небу. Звезды уже рассыпались по всему северному полушарию.
— Неплохо бы, командир.
— Запросите Файта световым сигналом.
— Есть!
Через несколько минут оба судна повернули к Токийскому заливу.
4
На рассвете радар поймал первых ласточек Японии. Острова Микура, Мияке, Ниидзима, Тосима и Осима вытянулись на экране яркой прямой линией, точно стрела, указывающая усталому моряку путь к дому. Чистое утреннее небо словно бы манило сыновей в родные пределы. На борту лодки воцарилась атмосфера счастливого ожидания.
Над ними начали барражировать самолеты. Посланца коменданта района сменил еще один разведчик. Затем показалось звено из трех «Зеро». Пилоты махали им, высовываясь из открытых фонарей; вахтенные на мостике отвечали с не меньшим воодушевлением. Брент и Колин были разочарованы, не увидев среди них истребителя Мацухары.
К десяти часам первый остров остался по левому борту на расстоянии шести миль. Теперь на радаре появился мыс Ирозаки к востоку и Нодзимазаки к западу от береговой линии, открывающей доступ в огромную гавань. Нос лодки был направлен прямо по центру канала, к еще не видимому Токийскому заливу. В полдень они увидели берег и прошли входной буй. Из пролива Урага уже открывался хороший вид на побережье: полуостров Ханто на западе, Босо — на востоке, весь в зелени лесистых холмов. «Первый» эсминец по-прежнему держал дистанцию в пятьсот ярдов.
Уильямс вышел на мостик, но командования не принял.
— Вы уж много лет бороздите эти воды, так ведите нас и теперь, старпом.
Хотя тон небрежный, а глаза все еще стеклянно поблескивают, однако Брент уловил в холодном тоне оттенок уважения. Командир он хороший, что ни говори. Умный, храбрый, а главное никогда не позволяет личным чувствам влиять на деловые решения. Брент отдавал себе отчет в том, что за эти дни и сам больше зауважал негра. Видно, как он мучается: боль то и дело туманит глаза, но, превозмогая ее, держится на ногах.
С эсминца замелькал прожектор, и сигнальщик Доран стал диктовать послание писарю Холлистеру. С первых же слов стало ясно, что кэптен передает им полученную радиограмму: «Ком. „Йонаги“ (старший офицер авианосца „Йонага“) — „Блэкфину“. Следуйте на базу в Йокосуке, четвертый причал, третий пирс. Командиру и старшему помощнику немедленно явиться для доклада. Благодарю за службу».
— Передай ему, — сказал Уильямс Дорану, — у нас трое тяжелораненых, серьезные повреждения лодки и двое пленных. К тому же на борту капитан авиации Уиллард-Смит.
Правая рука Дорана проворно защелкала шторками прожектора, похожими на жалюзи. Брент улыбнулся. Опытный сигнальщик способен передавать и принимать около пятнадцати слов в минуту. Доран явно перекрывает этот рекорд, а Уильямс все равно выказывает нетерпение. Наконец Доран передал «вас понял» и повернулся к командиру, даже не продиктовав послание писарю.
— Белено привезти англичанина и пленных с собой на «Йонагу». «Скорая» будет ждать в доке. Как только освободится первый сухой док, лодку поставят туда.
— Как только освободится! Нам он сейчас нужен, немедленно! Передай, нам нужен док с мощным насосом, чтоб выкачать воду из балластной цистерны. Если наши насосы не сдюжат, «Блэкфин» затонет.
Снова над морем полетели световые сигналы, затем наступила пауза: видимо, Файт по рации передавал сообщение на «Йонагу». Наконец прожектор эсминца вновь заговорил.
— Док будет готов завтра, — сообщил Доран. — В гавани будут ждать два новых насоса.
— Хорошо, — кивнул Уильямс. — Передай «слушаюсь».
Доран повернулся к прожектору и через секунду объявил:
— Он передает «конец связи».
— О'кей.
— Прошли сотую изобату, командир, — доложил Нельсон из рулевой рубки.
— Так. Мы сидим в воде почти на семнадцать футов. Проблемы есть, мистер Росс?
— Нет, сэр. — Брент обвел рукой сужающийся пролив. — Вода хорошая на всем пути, так что никаких проблем.
— Отлично, старпом… то есть защитник. Можно считать, что матч вами выигран.
С эсминца опять донеслись световые сигналы.
— «Следуйте своим курсом», — сообщил Доран.
— Есть. — Брент глянул в дальномер, потом на репитер и повернулся к рулевому Оверстриту. — Право на угол ноль-два-семь, малый ход.
Оверстрит чуть переложил руль, и под колокольный перезвон дизели замедлили работу.
— Иди по центру, на пятьдесят ярдов от световых буев.
— Вас понял, сэр.
— Эхолот! — крикнул Брент в люк.
— Десять саженей под килем, — отозвался вахтенный на лоте.
— Доложить, если глубина уменьшится до шести футов.
— Слушаюсь, сэр!
Из рубки подал голос главный старшина-электрик Момо Кенкюся:
— Четверо свободных от вахты просят разрешения подняться на палубу, сэр.
Уильямс хмыкнул. Понятно, японцам не терпится взглянуть на родной берег. Обхватив голову руками, он наклонился над люком и проговорил:
— Все свободные от вахты могут подняться. — Он глянул на низко сидящий в воде нос и добавил: — Если ноги не боитесь промочить.
Старшины Кенкюся, Юйдзи Итиока, Масаойри Фудзивара и матрос Тацунори Хара, грохоча ботинками, поднялись по трапу, отвесили поклоны, отдали честь командиру и бегом бросились к борту, не обращая внимания на хлюпающую под ногами воду. Они стояли, сбившись тесной кучкой, смеялись, указывали на берег, хлопали друг друга по спине. Они живы, хотя давно распрощались с надеждой увидеть вновь свои прекрасные острова. Брент полностью разделял их бьющую через край радость.
Лодка вползла в самую узкую часть канала, между мысом Урага и полуостровом Босо. Уже показались редкие дома, но в основном земля была покрыта хвойными и лиственными лесами. При виде сухопутной красоты оттаивали сердца моряков. Брент невольно задумался об этой странной земле, ставшей его второй родиной.