Здесь человека ценят не за постоянство, а за умение ни под каким видом не отступать от своих противоречий. Молодой американец привык на каждом шагу сталкиваться с парадоксами: гости не снимают шляпы, но снимают ботинки; спиртное подают не охлажденным, а подогретым; рыбу едят сырой, даже фугу, что очень опасно; люди дочиста отскабливают тело прежде чем сесть в ванну; скорбящие одеваются в белое; император, сто двадцать четвертый потомок богини Аматэрасу, подтвердил свое бессмертие тем, что преставился; человек появляется на свет по синтоистскому обряду и во всем повинуется жрецам буддизма; самая образованная нация в мире говорит и читает на странном языке без алфавита, основанном на двух тысячах иероглифах, которые имеют столько же значений, сколько читателей.
Мысли, как всегда, переключились на женщин. Здесь он познакомился с капитаном Сарой Арансон, агентом израильской разведки. Оба сгорали от страсти в ее токийской и тель-авивской квартирах. Потом появилась Маюми Хатия, невинная, ангельски красивая, тонкая, как фата невесты, и страстная, как пантера. Здесь же на «Йонаге» он впервые увидел сотрудника ЦРУ Дэйл Макинтайр, которую очень тревожит близкий «сороковник». «Слишком я стара для тебя, Брент», — твердила она, проводя его в свою спальню, где они занимались такой сексуальной акробатикой, какая ему и во сне не снилась.
Здесь ему встретилась и предательница, шпионка Кэтрин Судзуки. В памяти она неизменно ассоциируется с «черной вдовой», паучихой. После эротической схватки на Гавайях она дважды пыталась его убить. Сперва привела в засаду, потом сама чуть не подорвала «Йонагу» в доке Йокосуки, сидя за рулем грузовика, полного пластиковых бомб. После того как пулемет остановил грузовик, она лежала навзничь и смотрела на него. Брент никогда не забудет той минуты, когда пистолет дернулся у него в руке и на лбу Кэтрин, прямо в центре, появилось маленькое алое отверстие. Как извивались конечности и все тело, когда пуля, выпущенная из ствола, прошла навылет через череп и выпустила мозги. Как потом Кэтрин затихла. Но странное дело — он до сих пор испытывает к ней влечение, хотя она сто раз заслужила смерть, и товарищи высоко оценили его поступок — в особенности адмирал Фудзита.
Едва они миновали мыс Урага, перед ними открылось обширное пространство Токийского залива. Все на мостике разом подняли бинокли. Иокогама — крупнейший морской порт Японии — вытянулась перед ними уродливым коричневым пятном вдоль северо-западного побережья. На севере виднеется Кавасаки, а громада Токио еще скрыта за дальним горизонтом. Зловоние большого города составляет разительный контраст с девственно-чистым небом. Сквозь вонючие коричневые наслоения гордо пробивается вдалеке снежная вершина Фудзиямы.
Переводя бинокль на запад, Брент увидел огромную морскую базу Йокосуки всего в пяти милях по левому борту. Глядя на репитер, он приказал Оверстриту:
— Лево руля. Курс два-восемь-один.
После повтора команды, подлодка не спеша взяла новый курс. Техник по ремонту электронного оборудования Мэтью Данте подал голос от SPS—10.
— У меня на радаре столпотворение, сэр. Множество маленьких яхт.
Брент как раз углядел вдали массивную надстройку и трубу «Йонаги», а сообщение Данте заставило его опустить взгляд. И впрямь десятки ярко раскрашенных суденышек толпятся на небольшом пространстве между ними и эсминцем.
Уильямс, сияя улыбкой, оборотился к Бренту и заметил:
— Группа приветствия, старпом. — У него как будто сразу улучшилось самочувствие. — Они нам рады.
— Да, сэр, большинство. Как сказал бы адмирал Фудзита: «Они рады всякому, кто не выпускает газы из „Хонды“.
— А старик, видать, циник.
— Мудрец, капитан.
Уильямс озадаченно почесал подбородок.
— Вы сказали — большинство. Что это значит?
— Некоторые могут быть из «Ренго Секигун».
Уильямс, Уиллард-Смит и Оверстрит недоуменно посмотрели на старшего помощника. А двое японцев впередсмотрящих, напротив, обменялись понимающими взглядами.
— «Японская красная армия», — пояснил Брент.
Уильямс кивнул.
— Террористы, значит.
— Вполне способны нагрузить яхту пластиковыми бомбами и подорвать нас, как ливанские бандиты подорвали в аэропорту Бейрута двести сорок наших морских пехотинцев.
— Ваши предложения, мистер Росс? Может, на всякий случай расстрелять их всех из пулемета?
Все взоры обратились к Бренту.
На миг он растерялся. Потом внутри вспыхнули гневом и обидой, от которых потемнели голубые глаза.
— Неуместная ирония!
— Позвольте мне самому решать, что уместно, а что нет. — Помолчав, Уильямс снисходительно добавил: — Впрочем, я не хотел вас обидеть.
Дрожа от ярости, Брент буркнул что-то в ответ на неуклюжую попытку извинения и насупился. Не извинения, а новая насмешка. В душе у него бурлил огромный котел. Ладно, возьми себя в руки, скоро будешь на борту «Йонаги» и наконец избавишься от ненавистного командира. А до той поры надо обуздывать свой темперамент, а то, чего доброго, порушишь всю карьеру. Уильямс уже не раз доводил тебя до потери самоконтроля, хватит, больше у него этот номер не пройдет. Наберись терпения, когда-нибудь вы сойдетесь один на один и разрешите все наболевшие вопросы. Препятствий никаких: звание одно.
Сквозь сумятицу мыслей пробился голос Уилларда-Смита:
— Чтоб мне провалиться, наш эскорт нацелил на яхты вспомогательную артиллерию!
Брент взглянул на приближающуюся флотилию яхт. Некоторые уже миновали эсминец. Глядя в бинокль, Уильямс вдруг резко выпрямился.
— И верно! Файт навел на них все пулеметы.
Выпятив толстую нижнюю губу, он прикусил ее ровными белыми зубами. Кадык на шее ходил ходуном. Потом командир вдруг отрывисто бросил в микрофон:
— К надводному готовсь! Лейтенант Росс, шифровальщик Ромеро, старший писарь Итиока, старшина-артиллерист Боумен — к пятидесятым! Закрыть и задраить люки, кроме рулевой рубки! Два «Томпсона» — на мостик!
Брент и Кром встали к пулеметам пятидесятого калибра. Хамфри Боумен и Юйдзи Итиока вытянулись наготове у ящиков с боеприпасами. Сторджис заменил у штурвала Оверстрита, и матрос скрылся в люке рулевой рубки. Другие матросы вынесли на палубу два старинных автомата сорок пятого калибра системы «Томпсон» и едва не столкнулись с четырьмя японцами, проворно спускавшимися с мостика в люк. Уильямс взял один автомат себе, другой подал Уилларду-Смиту.
— Это делается вот так, пока не услышите девять щелчков. — Он повернул пятидесятизарядный барабан, затем сдвинул рычажок затвора, поставил на предохранитель и резко оттянул рукоятку, загнав пулю в коробку.
Уиллард-Смит в точности повторил его действия.
— Надо же, — удивился он, — как игрушечный!
— Поаккуратнее с ним, — предупредил Брент, — на длинных очередях слишком сильная отдача. Лучше бить короткими. С этой штуковиной даже у Аль-Капоне были проблемы, — вяло пошутил он.
У командира вырвался нервный смешок, а Брент сразу сменил тон на официальный:
— Я бы выставил на палубу пожарно-спасательную команду и приготовил рукав.
— Правильно.
По команде Уильямса трое, выскочив из люка, кинулись к ящику в носовой части мостика, вытянули большой рукав и крепко ухватились за насадку. Старший пожарно-спасательной группы, старшина минеров Масайори Фудзивара глянул на командира, ожидая указаний.
— Проверить давление!
Рукав наполнился и стал извиваться; сильная струя хлестнула через борт ярдов на тридцать.
— Стоп!
Струя прекратилась, и Уильямс добавил:
— Бить по всем, кто войдет в створ!
— Есть, командир!
— Радар! Дальность ближайшей яхты!
— Двести пятьдесят ярдов, сэр.
— Хорошо. — Он повесил на плечо «Томпсон». — На эсминец вроде никто заходов не делает.
— Если это «Ренго Секигун», они будут охотиться за нами, — ответил Брент. Теперь всему миру известно, что мы потопили «Гефару» и взорвали один из их эсминцев.