10 февраля 1904 года началась война с Россией, и Хатиро погиб в бессмысленной атаке на русские позиции под Мукденом. Мать была безутешна, а младший брат отомстил за Хатиро в Корейском проливе, во время разгрома русских эскадр, вошедшего в историю как битва при Цусиме. Он вел огонь с кормовой башни линкора «Микаса» и полностью насладился классическим возмездием сорока семи самураев. На его счету сотни убитых.
Императорский флот Японии во всем копировал королевские военно-морские силы Великобритании, включая английский язык. Потому большинство морских офицеров получили образование в университетах Англии и США. В 1919 году Фудзита поступил в университет Южной Калифорнии, где защитил диплом по английской филологии. Америка произвела на него большое впечатление. Он разделяет мнение своего друга адмирала Ямамото, выпускника Гарварда и впоследствии главнокомандующего японским ВМФ, о том, что Америка обладает силой спящего великана.
В начале 20-х подполковник Хироси Фудзита закончил летную школу в Касумигауре. Ему было уже больше сорока. Спустя месяц, он получил назначение на новый авианосец «Акаги» и в это же время женился на Акико Минокама. Они купили дом в Хиросиме, где базировался авианосец. Первый их сын, Казуто, родился в 1926 году, второй, Макото, — в 1928.
Экспансионистские амбиции Японии по отношению к Китаю в 30-е годы немало встревожили и Фудзиту, и Ямамото. Когда Квантунская армия захватила Маньчжурию, русский медведь очнулся от спячки и показал когти по всей линии фронта длиной в две тысячи миль. Погибло восемьдесят тысяч японских солдат. Для Фудзиты и Ямамото было очевидно, что силы китайцев и русских неистощимы, а значит, войне не будет конца. Победы возможны лишь на юге, куда Японию также манили малайские сырьевые ресурсы и бесценные нефтяные пласты Явы и Суматры.
В середине 30-х Фудзита получил звание контр-адмирала и стал служить при штабе Исоруку Ямамото. Началась череда военно-политических убийств, открытое уничтожение политиков, оказывавших противодействие агрессии в Китае. Кульминации движение достигло в 1936-м, когда Первая пехотная дивизия взбунтовалась и уничтожила наиболее выдающихся политических деятелей Японии. По чистой случайности премьер-министру удалось спастись. Несмотря на то, что мятеж был подавлен и главари казнены, армия получила контроль над кабинетом министров. Война неумолимо приближалась.
Как и ожидал Фудзита, японские дивизии увязли в китайских болотах. Америка, Великобритания и Голландия потребовали вывода японских войск из Китая и наложили санкции, из которых эмбарго на поставку черных металлов и нефти больнее всего сказались на хозяйстве страны. В Японии залежи нефти смехотворны, и запасов у нее оставалось не больше, чем на полтора года. Вопрос стоял так: либо покориться, либо развязать войну. Покорность, поражение немыслимы для самурая, поэтому война сделалась неизбежностью.
Генеральный штаб военно-морских сил отдал Ямамото приказ разработать план внезапной атаки авианосцев на американскую военно-морскую базу Перл-Харбор. Эту акцию было решено осуществить после сокрушительного нападения англичан на итальянскую военно-морскую базу в Таранто в ноябре 1940 года, когда двенадцать бомбардировщиков-торпедоносцев «Суордфиш», запущенных с авианосца «Илластриес», потопили итальянский линкор «Кавур» и нанесли серьезные повреждения линкорам «Литторио» и «Гай Дуилий». Ямамото выразил несогласие, считая войну с Америкой самоубийством для японской нации, но, несмотря на сопротивление, поручил разработку операции своим самым компетентным стратегам: адмиралу Хироси Фудзите, капитану первого ранга Камето Куросиме и капитану второго ранга Минору Генде.
Фудзита остался глух к мольбам жены и в ноябре 1941 года ступил на борт авианосца «Йонага», ожидавшего его на хиросимском рейде. Садясь в штабную машину, он увозил с собой образ: Акико и сыновья машут ему с порога, — не зная, что больше не увидит близких, поскольку сброшенная на Хиросиму атомная бомба сотрет их с лица земли.
Брент припомнил, как Йоси Мацухара ему рассказывал, что Казуто Фудзита уродился настоящим великаном: рост шесть футов, вес около ста восьмидесяти фунтов.
— Уверен, ты напоминаешь ему сына. Я видел парня в сороковом, когда меня определили под командование адмирала. Твой рост, походка, взрывной темперамент, даже манера говорить… Запомни, Брент-сан, ты занял в его душе место Казуто, хотя сам он наверняка этого не сознает.
Тогда Брент лишь насмешливо пожал плечами, а сейчас мысль почему-то снова посетила его.
Голос Фудзиты вернул его к действительности.
— Добро пожаловать, господа. — Старческий голос звучит надтреснуто, но оттого не менее властно. Глаза смотрят на одного Брента. — Раньше всех представлений и деловых обсуждений хочу отметить, что глубоко сожалею о кончине адмирала Марка Аллена, почившего на боевом посту. Он был великолепным тактиком и храбрым воином. Такая потеря для всех нас невосполнима. — Старик повернулся к алтарю и дважды хлопнул в ладоши, привлекая внимание богов.
Японцы и Брент Росс последовали его примеру.
— О, Дзимму! — воскликнул Фудзита, обращаясь к потомку Аматэрасу и основателю императорской династии. — Почти память нашего павшего товарища, с верой и самурайским духом ямато сражавшегося против врага. Молим тебя помочь благородному адмиралу Аллену найти мир и упокоение в раю или нирване, коих взыскует душа его.
Он немного помолчал и перешел к буддистскому песнопению, сопровождающему траурный обряд.
— О благословенный, если высокочтимый усопший стремится к нирване, помоги ему в поисках блаженства, неподвластного страданиям, карме и сансаре, облегчи дух его от иллюзорных желаний, грез, памяти прошлого, дай обрести то пространственное состояние, что лежит за пределами наших знаний, слов, риторики и полемики. Укажи ему путь к четырем благородным истинам, свободным от суетности и невежества всех наук, воззрений и верований. — Фудзита снова встретился взглядом с молодым американцем. — Мистер Росс, не угодно ли прочесть христианскую молитву? Как мне кажется, с нею душа адмирала легче найдет мир.
Церемония, бесспорно, нелепая, но голос японца звучит искренне и проникновенно.
— Конечно, сэр, — тихо откликнулся Брент.
По азиатским представлениям, чем больше богов следят за перемещением души Аллена, тем скорее она отыщет нирвану, рай или какое иное блаженство. В отличие от Ульямса, Йорка и Уилларда-Смита, Фудзита не видит в этом парадокса.
А эта троица уставилась на Фудзиту, как на умалишенного, когда он достал из ящика Библию. Однако они сочли своим долгом хранить молчание и постарались придать лицам непроницаемость, отличавшую лица сидящих вокруг японцев. Библию передали вдоль стола Бренту.
Он быстро нашел любимое место Аллена и поднял глаза:
— Адмирал Аллен часто цитировал Евангелие от Иоанна, глава четырнадцатая, стихи со второго по шестой. Я слышал, как он дважды читал их над погибшими христианами. Один раз в Средиземном море, другой — на Тихом океане; когда мы потопили три авианосца и два крейсера и сами понесли тяжелые потери.
Все не сводили глаз с лейтенанта, а он проглотил образовавшийся ком в горле, прежде чем продолжить. Боль нахлынула с новой силой. Аллен был его другом с детства, он способствовал его карьере в ВМР, еще зеленым энсином притащил на «Йонагу»… Брент вдруг почувствовал, что слова, посланные вслед его душе, не могут быть напрасны, и прочел, в то время как остальные благоговейно слушали:
— «В доме Отца Моего обителей много…» — Голос Брента звучал глубоко, и каждое слово выходило весомым, точно свинцовая пуля. — «…Я иду приготовить место вам…» — Он медленно продекламировал берущие за сердце строки, закончив словами: «Иисус сказал ему: Я семь путь и истина, и жизнь; никто не приходит к Отцу, как только через меня».
Брент закрыл Библию и застыл в торжественной тишине.
Наконец Фудзита нарушил ее:
— Прошу садиться, господа.
Офицеры сели в порядке старшинства — от адмирала Фудзиты во главе стола до самого нижнего чина, лейтенанта авиации Элвина Йорка, на другом краю. Теперь любопытные взгляды хозяев обратились к Реджинальду Уильямсу. Адмирал Фудзита, разумеется, встречал негров в Америке, но большинство японцев наверняка впервые увидели человека с черной кожей, и командир подлодки испытывал неловкость под их взглядами. Брент понимал, что вспыльчивый Уильямс не потерпит даже хорошо замаскированного афронта, он в этом смысле всегда начеку, нутром чует расовую неприязнь. У Брента возникло предчувствие надвигающейся беды, ведь ему хорошо известны японские суеверия.