Одиночество, одиночество!!! Ты — яд, который медленно убивает, разъедает изнутри, при этом вечно ехидно хихикая над ухом, наслаждаясь, неустанно радуясь своим крошечным победам. Шаг за шагом — ты лишаешь сил меня ЖИТЬ.
— Мама, так когда они скажут нам, помогла эта операция или нет?
— Мария…
— Да?
— Я вчера разговаривала с доктором…
— И?
— Он сказал, что…. может, еще одна понадобиться…
— Ясно…
Разве можно свыкнуться со своим приговором?
Неумолимо уповаешь…
Надежда едва теплиться, но, черт подери, все равно ЖИВЕТ! Все равно дает рвение существовать и ВЕРИТЬ!
Глупо, необоснованно…
Твердят, что не стоит отчаиваться. Следует непременно ходить на ежедневные занятия, разрабатывать мышцы, психически настроиться на излечение…. верить в то, что вся эта лабуда поможет вернуть возможность ходить…
НО ненавязчиво, между прочим, между наставлениями на хорошее, все же… начинают тебя приучивать к креслу.
Как бы на время, но… нюансы, тонкости уже неустанно вдалбывают в голову. Поворот, заворот.
Дружеская помощь. Я должна быть благодарна за это, ведь другим и такого не видать: брошенные в клещи жизни, им приходиться познавать всё в одиночку, самостоятельно…
Но отчего-то мне не радостно, даже редко искреннее спасибо вырывается наружу…
НЕНАВИЖУ!
Ненавижу…
И чем чаще опускаюсь в железные лапы "нового" друга, чем отчетливее понимаю, что даже, если, вдруг, коль повезет… я встречу еще когда-нибудь Луи-Батиста, своего призрачного Принца, то такое счастье, в инвалидном кресле, как я, ему уже не будет нужно.
Вера, старания, надрывные усилия… А толку-то?
Время идет, а результаты плачевные…
КАЛЕКА…
Глава Одиннадцатая
(Луи)
Обрывками всплывали воспоминания о той тяжелой, злополучной ночи…
Вот я отрываю окровавленное тело Марии из-под обломков. А вот уже еду вместе с ней в машине скорой помощи…
Больница, холл, обескураженные медсестры, взволнованные врачи…
Увозят, увозят от меня…
…по длинному коридору, тихий скрип колесиков, цоканье каблучков по холодному, мраморных отливов кафелю…
увозят прочь…
— Морена?
— Здравствуй, мой милый Луи!
— Чего тебе?
— Отчего такой угрюмый?
— Паршивый день.
— А я к тебе по делу.
— Не сомневался.
— Я слышала, ты едешь на Собрание к Аро де Ивуар?
— Это — закрытая информация.
— Не сомневаюсь. Но у меня есть к тебе просьба.
— Просьба?
— Да. Я более, чем уверенна, что знаю один из пунктов повестки дня вашей встречи. И там пестрит мое имя. Можешь не отвечать. И вот я прошу, в силу нашей старой дружбы, как Поверенный[1], заступиться за меня и попросить прекратить следствие по этому делу.
— Милая моя барышня, Вы так наследили с этими нелепо брошенными трупами, что глупо являться на глаза даже такому добродушному вампиру, как я.
— Батист, прошу. Ты же можешь. Тебя послушают.
— Вот именно, из-за того, что меня послушают, я и не буду просить ничего за кого-либо. Никогда за себя не просил. И за других не стану.
— Луи…
— Нет, Морена. Нет.
— А как же наша дружба?
— Я никогда не называл разовый секс дружбой, прости.
— Ах, вот как? Хорошо… Хорошо, дорогой. Я тебе еще аукнусь.
— Не забывай, кто перед тобой. Я вполне могу прямо сейчас тебя взять за шкирку и доставить на Совет.
— Но этого не сделаешь — ты слишком правильный…
— Но я могу и оступаться.
— Мой Луи чрезмерно принципиален, чтобы на таких пустяках оступаться.
— Все равно помощи от меня не жди.
— Зря, ЗРЯ ты так…
— Милая, на то Поверенные вечно одиноки, что ни словом, ни делом ты мне не причинишь вред. Ни мне, ни моим близким. Ибо насчет первого — я сильнее тебя в два раза, как физически, так и ментально, а со вторым — близких у меня нет.
— У всех есть скелеты в шкафу, а под кроватями — любовники.
— В своем чулане я давно пропылесосил. А последних — не держу.
— А я проверю… На всякий…
— Дерзай…
…
Чтобы успеть на это злополучное Собрание пришлось все же взять напрокат автомобиль, хоть и чревато тем самым выдать место встречи, но, увы, другого ничего не придумал… И так опоздал на несколько часов из-за крушения поезда. Члены Совета, в том числе и сам Ар де Ивуар, любезно ждали меня до последнего.