Пробегая глазами строчки, снова и снова перечитывая фразы, я видел неприязнь Валка к Болтину и его идеям, которые тот щедро черпал из всех его сочинений.
В самом деле, почему из утверждения Болтина, что «русские славяне не были ни варварами, каковыми их изображает Леклерк, ни кочевым народом, каким его видит Щербатов. Русский народ был искони свободным народом», вытекает мысль, что Болтин был «националистом»? Что же касается утверждения Валка о Болтине как «апологете крепостного права и русского абсолютизма», то оставалось напомнить ему слова самого Болтина, что демократический образ правления неизменно почитался им свидетельством наивысшей степени развития народов. «Все государства, — писал Болтин на одной из первых страниц своей книги, вышедшей в 1793 году,— началися правлением монархическим или самодержавным… Многие века потребны были к тому, чтобы достигнуть новгородцам до правления народного.» (5, 201) Написано это было в разгар Французской революции, в то время, когда за схожие утверждения был сослан в Сибирь А.Н. Радищев и содержался в крепости Н.И. Новиков, которых мой неожиданный оппонент вряд ли решился бы причислить к монархистам.
Ну а что плохого, когда «Болтин, действуя своими излюбленным приёмом сравнительно-исторических сопоставлений, доказывал тождество общественного строя с древнегерманским и древнеримским»? Правильно доказывал, опередив чуть ли не на столетие других историков своего времени!
Дойдя до конца, я принимался читать сначала. И постепенно начал понимать. Статья метила не только и не столько в Болтина: археограф преследовал те же цели, что и я, только с «обратным знаком». «Склейка» разных текстов, выборка слов, правка, перенесение разделов из одного списка в другой — всё это было уже знакомо. Именно так конструировал А.А. Зимин методы работы Мусина-Пушкина по «созданию» древнерусской поэмы. Чего стоят заверения предисловия, когда не только перевран текст, но вместо пергаменного списка издаётся бумажный? Известное дело, царедворцы — жулики, лицемеры, фальсификаторы, похитители рукописей… Голословно? Простите, вот свидетели: Карамзин, отмечающий «умышленные неисправности» издания 1792 года в «Истории государства Российского», опять же К.Ф. Калайдович, который «указал и даже доказал, что пергаменный список, который был в руках у Болтина и который, по словам Болтина, положен был в основу его издания, был списком, теперь хорошо известным под названием Пушкинского списка Правды».
Что вы на это скажите?
Нечего было сказать. Надо было смотреть, сличать, читать Елагина и Болтина, ломать голову над позицией Карамзина, который уже не в первый раз оказывался в стане врагов графа Мусина-Пушкина и его друзей. А вместе с тем надо было попытаться провести самый тщательный анализ напечатанного в 1792 году текста, чтобы проверить: а так ли уж прав Карамзин в своём категорическом заключении об изданой Болтиным «Правде руской»?
Интуиция подсказывала, что здесь всё не так просто, как попытался представить С.Н. Валк.
Убеждали меня в этом не только собственные впечатления от работ Болтина, которые к тому времени я почти все собрал и изучил, включая его знаменитую полемику с князем М.М. Щербатовым, творцом первой многотомной истории России. Сказались результаты походов по букинистическим магазинам, где за эти годы мне удалось собрать большую часть сочинений Болтина, в том числе и критику Леклерка, с которой началась его полемика с князем Щербатовым. Полемика была заключена в солидные тома и на своих страницах хранила удивительные для того времени мысли об истории, исторической науке, её отношении к жизни и быту народов, о месте в истории человека, о правах и обязанностях монархов… Да, не случайно при жизни и долгое время после смерти Болтина считали одним из наиболее прогрессивных и знающих историков России! В такой оценке меня поддерживала и статья А.Т. Николаевой, посвящённая Болтину-археографу, по иронии судьбы напечатанная в том же «Археографическом ежегоднике…», что и статья Валка.
Шаг за шагом исследовательница раскрывала методику работы Болтина, его взгляды, критическое отношение к другим историкам, примерами показывая светлый ум и беспристрастность суждений этого выдающегося деятеля отечественной науки, требовавшего от издания точной передачи как смысла, так и каждой буквы издаваемого текста. Для меня особенно интересен был тот факт, что с таким же пиететом относились к Болтину и крупнейшие историки России в XIX веке — С.М. Соловьёв, М.И. Сухомлинов, писавший историю Российской Академии и посвятивший Болтину большую часть одного из выпусков своего труда, В.О. Ключевский, В.С. Иконников и многие другие. Все они ставили Болтина и его отношение к историческому документу примером, достойным подражания.