Исчерпывающий ответ на одну половину загадки был получен.
Вскоре я получил ответ и на другую её половину.
(5, 205) Сличение текста болтинского издания «Правды Руской» 1792 года со всеми известными списками Пространной редакции заняло несколько месяцев. Но результат, как говорят, превзошёл все ожидания. Теперь я мог с полным основанием утверждать, что Болтин ни в чём не покривил против обязательств, которые возлагал на себя предисловием. Напомню этот знаменательный документ, с такой лёгкостью перечёркнутый позднейшими критиками.
Самый текст законов разсудили мы напечатать в пол страницы церьковными буквами ради лучшего изображения древних слов и правописания, а против текста, в другом столбце, поставить преложение на нынешнее наречие гражданскими буквами; под каждою же статьёю внизу приложить объяснение и толкование слов, вышедших из употребления, дабы Читатель мог удобно смысл текста, по толкованию слов, понимать и видеть, сходно ли с ним сделано нами преложение; и так всё то, что напечатано церьковными буквами, есть находящееся в древнем рукописном списке издаваемых законов, а напечатанное гражданскими буквами есть сочинённое нами. — Текст законов точно так напечатан, как он в рукописи находится, без всякия перемены, не только в словах, ниже в одной букве; равно и статьи разделены также как и там, но прибавлены только числа главам и статьям для удобнейшего приискания мест, в случае ссылки на них. — Где нашлись в списке, которому мы следовали, упущения в словах, небрежением писца учинённые, а в других списках оные слова находятся, те мы внесли в текст без всякого усомнения; находящиеся же в других списках отмены в словах и целых речах показали токмо в примечаниях. — Хотя же в некоторых статьях закона Ярославова и ясно видели мы, что слова и речи перемешаны, то есть задния поставлены на переди, а передние назади, яко в 1-м название Русин, долженствующее быть на конце речи с прочими находящимися там отечественными названиями, поставлено напереди весьма не к стати; но мы не осмелилися перенести его на приличное ему место, но оставили тут, где оно стоит в подлиннике. Приметили мы также, что инде целые статьи или переставлены с места на другое не по приличию, или одна статья разделена на две и последняя половина приставлена ко другой, что Читатель сам удобно усмотрит; другия ж так повреждены от переписок, что о подлинном их смысле должно было доходить догадкою, и с великим трудом, однако ж ни тех, ни других отнюдь мы не поправляли.
Всё так и оказалось. Сравнив структуру текста, последовательность статей и глав, порядок слов, сами слова и те ошибки, которые могли быть исправлены без ущерба для памятника, но не исправлены, вплоть до таких мелочей, как возникшее в одном случае выносное «т» — для него в оригинале, по-видимому, не хватило места у края страницы, — я мог с уверенностью сказать, что в руках Болтина был неизвестный нам список «Правды Руской», который он воспроизвёл со всей тщательностью. Больше того, как я писал в 1973 году в «Вопросах истории» в статье, посвящённой этим разысканиям, на руках Болтина, кроме печатного Татищевского списка Краткой редакции, были рукописные списки ещё двух видов Пространной редакции — вид Оболенско-Карамзинский и вид Музейский, к которому оказался близок текст, изданный в 1792 году. Наоборот, Музейский II список и список Воскресенский, который позднейшие критики пытались сопоставить с текстом болтинского издания, остались Болтину неизвестны. Связь Болтинского списка с Воскресенским списком была, но она была иной, чем то пытались представить.
Увлёкшись возможностями текстологического анализа списков, я провёл их сличение и мог с большой долей уверенности утверждать, что именно пергаменный список «Правды Руской», использованный Болтиным, послужил некогда основой для возникновения Воскресенского списка, дополненного по некоторым другим: Воскресенский список сохранял ошибки Болтинского, но добавил к ним ещё и свои.
На загадке издания «Правды Руской» 1792 года можно было поставить точку, возвратив Болтину его доброе имя.
А как же Карамзин и его дружба с Мусиным-Пушкиным? Чем объяснить молчание графа на обвинения Карамзина, помещённые в примечаниях ко второму тому его «Истории…»? Мифы, мифы! Чтобы их развеять, не потребовалось ни специальных архивных разысканий, ни долгой работы. Надо было только перелистать уже изданное в XIX веке эпистолярное наследие историографа, чтобы обнаружить причину ошибок.
Не мог граф А.И. Мусин-Пушкин при жизни своей получить ни одного тома «Истории государства Российского»! Из писем Н.М. Карамзина А.Ф. Малиновскому, начальнику Московского архива коллегии иностранных дел, сотруднику Мусина-Пушкина (5, 206) по изданию «Слова…», можно видеть, что второй том не был начат печатанием и в ноябре 1816 года. Объявление о подписке на «Историю…» публиковалось в конце 1817 года, то есть после смерти графа, а рассылали её и продавали в магазинах только в феврале 1818 года — через год после смерти Мусина-Пушкина. Ну а дружба? И её не было. Не было между ними вообще никаких «тесных» отношений. За всё время переписки с Малиновским Карамзин ни разу не поинтересовался графом, не вспомнил о нём. Единственным упоминанием был отклик на его смерть в письме от 12 февраля 1817 года, и заключался он в следующих словах: «Смерть графа А.И. Пушкина нас очень тронула. Бедная графиня! Двадцать лет он изъявлял нам приязнь».