В.Ф. Миллер вслед за Ю.Венелиным полагал, что Боян попал в «Слово…» из какого-то византийско-болгарского источника, где упоминался Боян, князь болгарский, по одним сведениям — сын болгарского царя Бориса I, а по другим — внук его, сын царя Симеона. И в том и в другом случае жизнь этого Бояна приходилась на конец IX и первую половину X века. Согласно же «Полному месяцеслову Востока» 28 марта отмечалась память «Бояна, князя болгарского, усечённого за Христа около 830 года». По свидетельству кремонского епископа Лиутпранда, на которого ссылался Ю.Венелин, Боян, получивший блестящее образование в Византии, отстранился от государственных дел, которые он предоставил своим братьям, целиком посвятил себя наукам, литературе, поэзии и музыке. Считалось, что он превращался то в орла, то в волка, то в иного зверя.
Конечно, всё это удивительным образом совпадало с образом Бояна, которого мы знаем по «Слову…»: здесь и гусли, и поэзия, и знания («вещий»), и оборотничество — «мысию по древу, серым вълком по земле, шизым орлом под облакы». Может быть, на нашего Бояна пали отблески славы древнего болгарского князя-поэта?
Имя Боян, как давно установили филологи, было весьма широко распространено среди тюрок, но оно встречается и у восточных славян, в том числе у болгар. Известен аварский полководец Боян. В Новгороде была «Боянова улка», а при раскопках 1975 года в том же Новгороде была найдена одна из древнейших берестяных грамот конца XI века с именем некоего Бояна, который жил в Старой Руссе.
Первым не только на зависимость, но и на прямое использование автором «Слова…» в своём творчестве «песен Бояна» с обычной проницательностью указал академик М.Н. Тихомиров. Следом за ним через двадцать с лишним лет это развил и всесторонне аргументировал академик Б.А. Рыбаков: все сведения о событиях XI века и более раннего периода в «Слове…» были связаны, по его мнению, с творчеством Бояна. Монография Рыбакова «Русские летописцы и автор „Слова о полку Игореве“» в известной мере явила собой тот исторический фундамент, на котором можно было вести дальнейшее изучение «Слова…». Не со всем здесь можно было согласиться, не всё казалось справедливым. И всё же это была одна из интересных работ академика, которая дополняла и развивала предшествующую монографию, посвящённую событиям 1185 года.
По-видимому, Б.А. Рыбаков был прав, предлагая перестановки в «Слове…». Прав не потому, что это действительно следовало делать, а прав как исследователь, почувствовавший родственную природу (6, 219) стыкующихся отрывков. С помощью перестановок текст «Слова…» обретал большую стройность и логическую завершённость. Для этого следовало сгруппировать в одно место все исторические отступления и реминисценции, где речь шла о событиях XI века и где, кстати сказать, оказывались почти все тёмные места — места, испорченные переписчиками. Скептики тоже обращали на них внимание, но считали упоминания о «веках Трояновых», о Всеславе и Олеге Святославиче вставками компиляторов. Рыбаков считал их тоже вставками, но не компиляторов, а самого автора «Слова…», который заимствовал их из произведений Бояна. Впоследствии переписчики перепутали листки рассыпавшейся рукописи, поставив их не на то место, которое им было предназначено. И академик Б.А. Рыбаков и скептики при этом ссылались на «Задонщину», где следов подобных реминисценций не было.
Работы М.Н. Тихомирова и Б.А. Рыбакова позволяли наметить путь в моих нелёгких поисках. В тексте «Слова…» теперь оказывалось уже не две цитаты из Бояна, а значительно большее число заимствований. Сколько именно, никто не считал. Да и как, скажите на милость, это сделать? Как отделить фразу одного поэта от фразы другого? По стилю? Но если, с одной стороны, «Слово…» считалось произведением цельным, монолитным, а с другой, как оказалось теперь, распадалось на листки, перепутанные переписчиком, всякие попытки подойти к нему с изобретённой меркой, будь то стопа или сажень, оказывались бесполезны.
Остался один путь — искать следы Бояна.
Итак: Боян, поэт, вероятное время жизни — XI век.
Две известные цитаты указывали, что Боян был современником Всеслава Брячиславича полоцкого, умершего в 1101 году (в «Слове…» его имя связано с событиями 1068–1071 годов), и Олега Святославича, сына Святослава Ярославича, — Олег упоминается в связи с битвой 1078 года на Нежатиной Ниве. Во вступлении автор «Слова…» очерчивает хронологические рамки творчества Бояна гораздо шире. По его словам, Боян пел о «старом Ярославе», в котором видят великого князя киевского Ярослава Владимировича, умершего в 1054 году; о «храбром Мстиславе», его брате, поскольку именно тот единоборствовал с касожским князем Редедей, как рассказывается в «Повести временных лет» под 1022 годом; о «красном Романе Святославиче», брате Олега Святославича, убитом 2 августа 1079 года половцами под Переяславлем южным.