Предки наши были гораздо внимательнее, чем мы, к высказанной мысли, приумножая её, собирая, чтобы передать последующим поколениям. Так почему же автор «Слова…» должен был поступить иначе с наследием своего предшественника?
— Всё то, что вы сейчас рассказали, очень интересно, — сказал, выслушав меня, один из специалистов, тоже занимавшийся «Словом о полку Игореве». — Только как вам удастся объяснить прямое утверждение автора «Слова…», что он решительно отказывается следовать Бояну? Я, например, такой возможности не вижу. Ведь это, что ни говорите, один из краеугольных камней, на которых стоит изучение «Слова…» вот уже почти двести лет! И никто в этом не усомнился. Даже скептики. А уж они-то ни одного возможного для критики места не пропустили…
И он с сомнением покачал головой.
Но я уже знал, где искать подтверждение своей догадки.
8
Обращаясь к трудам предшественников, всякий раз я убеждался, что большая часть работы, которая представлялась мне необходимой, уже выполнена: сделана, опубликована и… забыта.
Огромная библиотека, посвящённая изучению «Слова…», лежала в забвении. Сказался катастрофический поток информации наших дней. Специалист не успевал следить за выходящей литературой. Знакомиться же с работами предшественников, писавших сто и более лет назад, не было ни времени, ни особого желания. Всё важное, всё существенное, считалось, присутствует в новых работах. То, что отброшено и забыто, не может представлять никакой ценности кроме как историографической…
Так рассуждали те, кто с самого начала двигался в русле традиционного потока исследований, сам был его частью, дышал и жил им, вместе с ним обтекал лежащие на дне или высоко поднимающиеся над поверхностью скалы, низвергался с порогов, следовал прихотливым изгибам русла, полагая, что всё это так и должно быть, всё это в порядке вещей… У многих исследователей просто не было возможности остановиться, выбраться на бережок, посидеть и подумать, рассматривая поток и его окрестности (6, 223) извне, что в любой науке на определённых этапах её развития оказывается самым необходимым условием, без которого и движения вперёд быть не может.
У меня, вторгшегося в изучение «Слова…» как бы со стороны, такая возможность была. Самая сумасбродная мысль, мелькнувшая догадка заставляли погружаться в сухую пыль пожелтевших страниц, сравнивать точки зрения, сверять аргументы… И очень часто оказывалось, что я в очередной раз пытаюсь изобрести велосипед или открыть уже нанесённую на карты Америку. К разгадке «Слова…» многие подходили близко, очень близко.
Пожалуй, именно в этих странствиях, знакомясь с мыслями давно умерших людей и с работами своих современников, которым при нужде можно было написать, позвонить по телефону, с которыми можно было встретиться, чтобы уточнить оттенок мысли, проецирующейся многообещающим рисунком на текст «Слова…», я до конца ощутил счастье иметь предшественников. Вопреки распространённому мнению, что самым счастливым человеком был Адам, потому что каждый анекдот, который он рассказывал, был свежим и никому не известным, я думаю, что Адам был одним из самых несчастных людей. Ведь ему не с кем было обсудить мысли, приходившие в голову. Нельзя было сверить их с традицией, с догадками предшественников, чтобы убедиться в их правильности или ошибочности. У Адама не было ни предшественников, ни собеседников. Ева, конечно, в счёт не шла.
Все исследователи, раскрывавшие загадки «Слова…», одинаково толковали значение фразы: «начати же ся тъй песни по былинамъ сего времени, а не по замышлению Бояню». Казалось бы, здесь кратко и решительно были изложены принципы поэта. Он отмежёвывался от «старых словес», от вымыслов, от песен, славословящих князей, чтобы обратиться к более высокой теме патриотизма: вместо раздоров воспеть единство Руси и призвать к нему «которующих» друг с другом князей. Автор «Слова…» противопоставлял себя Бояну, противопоставлял своё время эпохе Бояна, молодых князей — старым, внуков — дедам. Он отдавал должное Бояну, как того требовала традиция, но сам не хотел иметь с ним ничего общего. Да и как можно было в этом усомниться? Ф.Я. Прийма, обращаясь к авторитету Пушкина, работавшего над переводом «Слова о полку Игореве», приводил место из статьи поэта о «Слове…», где тот писал об этой фразе: «Стихотворцы никогда не любили упрёка в подражании, и неизвестный творец „Слова о полку Игореве“, не преминул объявить в начале своей поэмы, что он будет петь по-своему, по-новому, а не тащиться по следам старого Бояна». «Петь по замышлению Бояню» — это значит действительно ученически подражать, следовать освящённому временем образцу, высокому, хотя, может быть, и несколько обветшавшему, — комментировал слова А.С. Пушкина Ф.Я. Прийма. — Петь «по былинам сего времени» — это петь бесхитростно и непритязательно, не преклоняясь перед каким-либо одним-единственным образцом, т.е. петь так, как пел народ, слагаемые им былины».