Метод расчленения «единого» текста на составляющие его отрывки, взятые из разных произведений, впервые широко применил К.Н. Бестужев-Рюмин при анализе состава русских летописей. Его развил и распространил А.А. Шахматов, который показал, что не только русские летописи в целом являют собой многократно составлявшиеся и пересоставлявшиеся летописные своды; даже сама «Повесть временных лет», лежащая в основе всего русского летописания, являет собой три последовательные редакции собранных воедино отрывков из сочинений византийских историков, переложений библейских книг, средневековых географий, юридических документов, оригинального текста хроникального характера, разбитого впоследствии по годам, — короче говоря, составлена из материалов самого разнообразного происхождения.
К «Слову…» метод текстологического анализа наиболее широко был применён академиком В.Н. Перетцем. Он сравнил обороты и выражения «Слова…» с теми, которые находятся в древнейших русских списках библейских книг — Псалтири, Евангелия, Апокалипсиса, книг пророков, — и нашёл любопытные соответствия. Это указывало, правда, не на заимствования, как утверждали (6, 226) скептики, а всего лишь на широкую начитанность автора. В.Н. Перетц первым сравнил эпитеты «Слова…» с теми, которые встречаются в литературных произведениях домонгольского времени и в устной поэтической традиции. Результаты получились весьма интересные. Оказалось, что ряд эпитетов — «бусый», «жестокий», «златокованный», «калёный», «лебединый», «синий», «сизый», «тисов», «широкий», «яркий» — полностью отсутствуют в древнейших собственно русских текстах, но известен, например, в фольклоре. А некоторые, как «синий», встречаются в памятниках сербского и болгарского происхождения.
Начало было многообещающим, но продолжения не получило. Вдова учёного В.П. Адрианова-Перетц развивала только изучение стилистики «Слова…» и возможность его сопоставления с фольклорным материалом. Но мне это ничего не давало. Отдельные выражения и фразы не являлись системами даже на микроуровне. Мне нужно было обнаружить несколько автономных устойчивых микросистем, чтобы они, будучи перенесёнными из одной макросистемы (песни Бояна) в другую («Слово…»), сохраняли своеобразие собственной микроструктуры, кристаллизованной для первоначальной макросистемы, а в новой — разве только слегка сглаженной в результате неполной замены имён, изменения числа глагола, искажения первоначального значения термина, его переосмысления, трансформации, — всё то, что критики отмечали в качестве ошибок, искажений и что не получало при анализе достаточно удовлетворительного объяснения из собственной системы «Слова…». Вот почему, размышляя, каким образом нащупать вход в XI век, я всё чаще приходил к мысли, что это возможно сделать только предварительно определив произведение Бояна, которое послужило своего рода матрицей для автора «Слова о полку Игореве».
Да как же можно это узнать?! — воскликнет, пожалуй, нетерпеливый читатель, которому могут надоесть столь долгие и скучные рассуждения о филологическом анализе. — Ведь у вас-то и нет ничего! Разве что несколько цитат из сочинения поэта XI века, да и то предположительных. А уж откуда они взяты…
Немного терпения. Автор «Слова…» не скрывал своей зависимости от поэта XI века, и только появление частицы «не» придало его заявлению противоположный смысл. Автор предупреждал, что он будет петь «по замышлению Бояню», то есть следуя за поэтом XI века. Каким образом? Переработав, приспособив для своих целей какое-то произведение Бояна. В этом произведении, следовательно, имелось изображение похода, может быть, со зловещими предзнаменованиями, картины битвы с «погаными» степняками, гибель героев или плен, последовавшее затем горе «земли» и, возможно, обращение к князьям с просьбой о помощи.
Кому могла быть посвящена песнь Бояна, отвечающая выделенным только что признакам? «Старому Ярославу»? Вряд ли. Из того, что донесли до нас о нём летописи, ничего похожего не находится. Битвы у него были, но не столько с внешними врагами, сколько с братьями. «Храброму Мстиславу»? Довольно вероятно, однако мы не находим в «Слове…» ни одного намёка на единоборство, которое, кстати сказать, кончилось победой Мстислава, поэтому ни о каком горе, ни о каком поражении, кроме как Редеди, и речи быть не могло. «Красному Роману Святославичу»? Он остаётся единственным из перечня, и всё, что мы о нём знаем, с несомненностью указывает именно на него. Даже то, что в «Слове…» нет больше упоминания его имени, хотя там неоднократно упоминается его родной брат Борис Вячеславич. Более того, как отмечают историки, почти все сведения автора «Слова…» о XI веке — за исключением отступления о Всеславе — концентрируются вокруг событий 1078–1079 годов и прямо приурочены к трагической для русской земли битве на Нежатиной Ниве и последующему походу Романа на Всеволода Ярославича.