Скорее всего к Роману относятся и строки, в которых даже сохранилось первоначальное единственное число третьего лица мужского рода, хотя по тексту требовался средний род:
На пути раскрытия контаминации Роман/Игорь меня ждала ещё одна удача.
«Тьмутороканьскый блъванъ» — пожалуй, одна из самых тревожащих загадок «Слова…», вызвавшая споры сразу же после выхода из печати «Слова о полку Игореве». У всех была ещё в памяти полемика о тмутороканском камне, о местоположении древнего Тмуторокана, который Татищев и Болтин помещали в «пределах Рязанских», а Мусин-Пушкин вслед за Г.-З. Байером — на Таманском полуострове. Но едва стихла полемика о камне с надписью князя Глеба, «мерившего море по леду» в 1068 году, как появился загадочный «блъванъ», естественно, прочитанный как «болванъ».
Логика у спорящих была одинаковой: кем бы ни был загадочный «див», он обладает голосом и, обращаясь к «Волге, Поморию, Посулию, Сурожу и Корсуню», то есть к городам и странам, включает в этот ряд и «болвана». Так «блъванъ» оказывался языческим святилищем, столпом, истуканом, памятником Комосарии, волнами Керченского пролива, самим Керченским проливом, городом Тмутороканем, каким-то половецким ханом, иранским словом «пэглеван», то есть «богатырь», каменной бабой и так далее. Ни одно из этих объяснений не удовлетворяло не только читателей, но и самих авторов гипотез. Как, впрочем, и прежние толкования «дива».
Наиболее правдоподобно объяснил «дива» С.В. Шервинский, наш старейший, самый тонкий и поэтичный переводчик и истолкователь «Слова о полку Игореве». Огромный опыт, большая эрудиция, особенно в области античной и средневековой восточной культуры, позволили ему взглянуть на многие места в «Слове…» именно с точки зрения традиций этих культур.
В «диве» видели филина; «дикого», то есть половца; мифическое существо, враждебное русским; дозорного на дубе; божество древних славян; Соловья-разбойника былин; сторожевой пост на кургане. Всё это выпадало из системы поэтической образности «Слова…» и прямо противоречило указанию, что «див кличет верху древа». Шервинский обратил внимание на забытое наблюдение хорватского филолога Л.Гая, принятое Д.Дубенским. Вслед за Пушкинским списком «Правды Русской» Дубенский издал в третьем томе «Русских достопамятностей» в 1844 году «Слово о полку Игореве» с подробным комментарием, где указал, что в славянских языках близкое название к слову «див» — «диеб», «диб», «дип» — носит птица удод. Эта пёстрая, средних размеров птица с длинным клювом, увенчанная высоким гребешком из перьев, широко распространена по всему югу и лесостепи. Между тем в средневековой восточной поэзии, строго следовавшей определённым традициям при распределении ролей как между действующими лицами, так и в царстве животных, удод выполнял неизменно роль вестника, глашатая, герольда. Именно так вёл себя «див» и в «Слове…».
Мне казалось возможным и ещё одно истолкование «дива».
В одном из русских «Азбуковников» XVI века, тогдашнем словаре иностранных и древних слов, я обнаружил слово «зивь», означающее аиста или журавля, — слово редкое, но, по-видимому, употреблявшееся в домонгольское время, а к концу XIV века, когда создавалась «Задонщина», уже совсем забытое. Именно тогда, при возникновении одного из промежуточных списков «Слова…» начальное «з» легко могло быть прочитано как «д», «превращая, — как писал в „Текстологии“ Д.С. Лихачёв, — слово трудное и непонятное в понятное и знакомое».
Так «зивь» стал «дивом».
(7, 185) Е.В. Барсов в своём всеобъемлющем исследовании о «Слове…» привёл описание «дива», бытовавшее, по его словам, среди крестьян Олонецкой губернии; описание, повлиявшее на ряд поколений учёных, пытавшихся объяснить это место «Слова…». «Див — птица-укальница, серая, как баран, — писал Барсов, — шерсть на ней, как войлок, глаза, как у кошки, ноги мохнатые, как у зверя; птица она вещая — села на шелом — ожидай беду. Сидит она на сухом дереве и кличет, свищет она по-змеиному; кричит она по-звериному; с носа искры падают, из ушей дым валит». Фантазия рассказчика, как можно видеть, воспламенялась от слова к слову. Начав с довольно реалистического описания полярной совы, Барсов заканчивает неким вариантом змея-горыныча — с носом и ушами, откуда искры падают и дым валит.