Однако вот что примечательно: подножием «дива» на русском Севере оказывается именно «сухое дерево», на котором только и гнездится в природе аист. С его высоты он озирает окрестности, кличет, щёлкает и взмахивает крыльями, пританцовывая, словно приветствуя путников. Городские башни, минареты, колокольни, крыши домов — всё это варианты «сухого дерева», без листвы, которая может таить опасность снизу, и без струящихся в стволе соков, которые могут притянуть молнию…
«Див» и Роман помогли решить загадку «тмутороканского болвана».
Аист или удод — во всяком случае, это был ещё один представитель царства пернатых, обитающих в «Слове…». Лебеди, соколы, галки, вороны, дятлы, соловьи, гуси, чайки, кукушки, утки, вообще «птицы под облаками» — какое богатство степного мира, какое разнообразие красок, звуков окружает героев поэмы! Птицы везде: в небе, в траве, по кустам речных пойм, по дубравам. Они сопровождают полки, вьются над местом битвы, «приодевают» своими крыльями павших бойцов, встречают песнями встающее солнце, зовут клёкотом зверя «на кости»…
Не только для красоты и от щедрот душевных нужны были в средневековой поэзии эти пернатые. Каждая из птиц в поэтической образности «Слова о полку Игореве» выполняла свою, только ей предназначенную роль. Дятлы указывали путь к реке. Соловьи щёкотом возвещали наступление дня. Вороны и галки олицетворяли половцев, тогда как соколы — всегда русских князей.
Как отмечала В.П. Адрианова-Перетц, посвятившая поэтике и стилистике древнерусской поэмы специальное исследование, в «Слове…» удивительно широко использована «соколиная образность». Уподобление героев поэмы соколам происходит на каждой странице, а некоторые тонкости соколиной охоты, столь излюбленной тогда во всём средневековом мире, привели зоолога Н.В. Шарлеманя к парадоксальному заключению, что автор «Слова о полку Игореве» был… охотником, ловцом-соколятником! Крайность, конечно, пригодная разве лишь для того, чтобы утверждать «народность» автора «Слова…», но именно эта крайность, видимо, и помешала исследователям текста связать «соколиность» не столько с автором «Слова…», сколько с Бояном, чьи пальцы тоже уподоблялись соколам.
Все грозные предзнаменования в «Слове…» первоначально были связаны с выступлением Романа Святославича, которого природа предупреждала о гибели и в то же время славила его отвагу и неустрашимость. То же самое делал и «див» — удод или аист. Кто для него Роман? В первую очередь тмутороканский князь. Роман шёл не в Тмуторокан, куда совершенно непонятно для исследователей отправлял Игоря с братьями автор «Слова…», а, наоборот, из Тмуторокана на Русь. В этом первоначальном варианте обращение «дива» к окрестным землям заключало в себе не предупреждение, а славословие Романа. Да, конечно, аист — пусть будет так! — мог обратиться к Роману Святославичу, именуя его «тмутороканским богатырём», как переводили некоторые филологи «блъванъ» иранским «пэглеван» или «палван». Но слово «богатырь» выпадает из строя образности не только «Слова…», но и тех произведений Бояна, которые удалось нащупать в его ткани.
Сокол! Тмутороканский сокол! — только так мог обратиться аист («див») к Роману, приравнивая его к остальным князьям-соколам. Но почему «блъванъ»? Однако стоило обратиться к словарям и справочникам, как я сразу же наткнулся на слово «балабан» (древнее «бълъбанъ») — название одного из видов степных соколов, балобанов, в знаменитой соколиной охоте царя Алексея Михайловича именовавшихся подкрасными кречетами. Сам термин «балобан» был забыт уже к началу XVIII века. Он сохранился в распространённой фамилии «Балобановых», известной с XVI века в России, соответствующей на Волыни и в Галиции роду Балобанов. Но самое древнее упоминание я нашёл в польских кодексах начала XII века в имени «Балобанъ» — то есть чуть позже того времени, когда писал Боян.
(7, 186) Прояснились ещё два тёмных места в «Слове…», и, что очень важно, прояснились без напряжения, без исправления букв, без разрушения печатного текста 1800 года.
Все против Романа! Все пытаются его остановить: солнце, заступающее ему тьмою путь, ночь среди дня, клик «дива» (привычнее как-то иметь дело с ним, чем с прозаическим аистом или удодом), приветствующего и предостерегающего тмутороканского сокола. Воют по балкам волки… Но вот наступает время битвы, и тщетны оказываются все попытки обнаружить следы молодого князя. Здесь чувствуется явное звучание голоса Бояна, выступают строки его стихов, но действуют уже другие характеры, другие судьбы открываются у героев. И я напрасно снова и снова возвращался к этим страницам, пока не понял, что ищу несуществующее. «Тмутороканскому соколу» и в жизни не довелось принять участия в битве: половцы были перекуплены Всеволодом и повернули назад, в степь, к смерти, которая ожидала молодого князя…