Здесь должны были лечь другие стихи Бояна, посвящённые походу Бориса и Олега, их роковой битве на Нежатиной Ниве, на берегу сегодняшнего Остера, поэтической Каялы, реки плача и скорби, «проклятой», «окаянной» реки, как догадался ещё в начале прошлого века Н.Ф. Грамматин и не так давно убедительно доказал Л.А. Дмитриев. Именно здесь, на зелёных берегах Остера,
В этих выписках я позволил себе дать текст, который мог читаться у Бояна, ибо сохранил яркие черты именно его поэтики, двойственное число глагола («ту ся брата разлучиста»), что позволило автору «Слова…» в почти неизменном виде отнести действие на счёт Игоря и Всеволода. Правда, он не заметил другое: герои в изменённом тексте оказываются убиты («…а сами полегоша»). Для Игоря и Всеволода такая ситуация невозможна, поскольку оба остались живы. В ситуации Бориса и Олега она могла играть роль поэтической гиперболы, имеющей тем не менее реальное основание: Борис был убит именно «на бреге Каялы» возле современного Нежина, на одном из двух традиционных путей «из половец» на Русь, как то в своё время показал В.Г. Ляскоронский.
Новые времена — новые песни. Другой сюжет — другие герои. За исключением Всеволода Святославича, храбро обороняющегося от наседающих половцев, в самой битве мы никого другого не видим. Размышляя над этим фактом, я не мог найти ему другого объяснения кроме того, что почти всё описание битвы или отсутствовало по какой-то причине у автора «Слова…», или же позднее было потеряно. Последнее предположение казалось наиболее правдоподобным. Средневековая поэма о битве без описания битвы? Это нонсенс, чепуха, бессмыслица. Стоило взять любое «воинское» произведение той эпохи, всё равно — русское, восточное или западноевропейское, чтобы увидеть, что подробнейшее описание боя с указанием, как и кто себя вёл, занимает в нём преобладающее место. В «Слове…» же автор отделывается несколькими общими фразами, упоминает, что Игорю стало жаль «мила брата Всеволода», — и всё. Героем оказывается совсем не Игорь, а Всеволод, о котором, кстати, больше нет ни одного упоминания!
Почему так? Не было образца для подражания? А Всеволод? Кого он мог заменить? Судя по тому, что информация о нём оказывается заложенной в строфику Бояна —
(7, 187) а разрубает («поскепаны») он не только половцев, но и «шеломы аварские» (откуда они?), можно было предположить, что он заместил здесь своего тёзку Всеволода Ярославича из битвы 1078 года. Кстати, именно Всеволод Ярославич, а никак не Всеволод Святославич, имел право называть черниговский престол «отчим».
Но что это давало? Ровным счётом ничего. Продолжать дальше казалось столь же бесперспективным, как пытаться восстановить отдельные отрывки текста «Слова…» по тому, что из него было сделано в «Задонщине». Всё, что рассказывалось дальше, было кратким и маловразумительным пересказом последствий битвы, вроде фразы о Святополке, который в то время должен был находиться в далёком Новгороде, а если бы даже и присутствовал инкогнито, то тело его отца Изяслава было отправлено в Киев водой, но никак не «между угорьскими иноходцами»!
Чтобы идти дальше, нужно было ещё раз внимательно перечитать «Слово…» и попытаться найти очередное противоречие между текстом и действительностью, в котором могла открыться переработка образов Бояна, тех его героев, которые участвовали в событиях 60–70-х годов XI века.
И первой здесь встала пресловутая «загадка Святослава».
11
Фигура великого киевского князя, старейшего среди Ольговичей, Святослава III Всеволодовича, выступающего в «Слове…» олицетворением мудрости Русской земли, неизменно вызывала как у скептиков, так и у защитников «Слова…» много недоуменных вопросов. «Великий грозный Святослав „Слова о полку Игореве“ и соправитель великого князя Рюрика, то отступающий от „ряда“, то оправдывающийся киевский князь летописи — это как бы два разных человека, настолько различны точки зрения обоих авторов, — писал когда-то о Святославе Всеволодовиче академик Б.А. Рыбаков и тут же пытался примирить такое заключение следующим соображением: — И ни одного из них нельзя упрекнуть в полной фальсификации — каждый из них выбирал по своему вкусу факты из жизни Святослава, каждый из них писал портрет теми красками, которые нравились ему.»