Что ж, допустим. Другой академик, Д.С. Лихачёв, считал, что в тексте древнерусской поэмы отразилось не реальное, а идеальное представление о великом князе киевском. На самом деле Святослав таким не был. Будучи номинальным великим князем, он обладал только Киевом, а Русской землёй владел его соправитель Рюрик Ростиславич. Так что Святослав в действительности «один из слабейших князей, когда-либо княживших в Киеве».
Две оценки, два взгляда, две попытки компромиссного решения загадки. Только вот может ли она быть решена так?
В самом разногласии ничего удивительного не было. Летописи писались, редактировались и переписывались в угоду тому или другому заказчику. Ещё более свободной могла быть трактовка факта в поэтическом произведении. Лучший пример — само «Слово…», где под пером талантливого автора, преследовавшего высокие патриотические цели, бесславный провал заурядного набега южнорусского князька на половецкие кочевья превратился в подвиг защиты родной земли. Однако перелицовка в этом же произведении образа Святослава Всеволодовича, которого князья прекрасно знали, притом далеко не с лучшей стороны, ставила автора в глупейшее положение и обрекала на провал весь его благородный замысел.
Святослав Всеволодович был исключительной в русской истории фигурой. Он обладал Киевом, «матерью городов русских», и номинальным авторитетом, но не властью. Он был в меру способным, при случае мог неплохо распорядиться в военной обстановке, обладал достаточным умом, огромной жаждой власти, но за всем тем не имел от рождения той удачи, которая могла бы сделать его действительно великим князем всей Русской земли второй половины XII века. Может быть, автору «Слова…» именно поэтому казалось уместным вложить в его уста «златое слово», порицающее сепаратное выступление Игоря и Всеволода, за которым следовал призыв к князьям «загородить Полю ворота»? Но этот призыв, как согласились современные исследователи, исходил от автора, потому что именно в нём содержится униженная просьба даже не к Рюрику Ростиславичу, соправителю Святослава, а к далёкому суздальскому князю Всеволоду Юрьевичу «прилететь издалече», чтобы «поблюсти отчий златой стол киевский». Тут же возникает другой вопрос. Если «Слово…» написано явным поклонником Святослава Всеволодовича, который (7, 188) для него «грозный, великий, киевский», то почему он приглашает в Киев Всеволода, который, кстати сказать, только этого и ждал? Значит, по его мнению, сам Святослав совершенно беспомощен?
Сколько ни предлагалось вариантов толкований, клубок неразрешимых противоречий только увеличивался. Со Святославом «Слова…» всё обстояло неладно. Непонятно, почему ему приписано пленение Кобяка, причём не где-нибудь, а в Лукоморье, хотя нам — и его современникам тоже — было известно, что Кобяка захватил в плен летом 1184 года Владимир Глебович переяславльский «на месте, нарицаемом Ерель, его же Русь зовёт Угол», то есть между Днепром и Орелью. Столь же непонятным оказывалось место в панегирике Святославу, где сообщалось, что Игорь утопил («погрузи») какой-то «жир» и насыпал на дно половецкой реки Каялы русское золото. По-видимому, всё это было заимствовано тоже из Бояна, поскольку весь панегирик оказывался пронизан чёткой бояновской строфикой. Но о чём здесь шла речь?
Загадки оказывались в тексте и дальше. Сон Святослава был действительно мутен. Сколько не бились исследователи, объяснение получалось неубедительным. И уж совсем загадочным было толкование этого сна боярами Святослава. Здесь на место одних загадок возникали новые, а вместе с ними опять пробивались строфы Бояна, в которых возникали снова «див», «готские красные девы», «время бусово» и… «отмщение Шароканю».
За Шарукана я зацепился, перечитывая эту часть «Слова…» уже неведомо в который раз. Я видел его имя, скользил по нему взглядом но никаких ассоциаций оно не вызывало, пока я не сообразил, что это и есть тот самый «хвост лисицы», который давно и настойчиво ищу. Шарукан устанавливал прямую связь между этим текстом и своим временем, XI веком, тем более, что находился он в неразрушенных строфах Бояна. Ну в самом деле, как можно верить, что пленение Игоря через сто двенадцать лет после пленения Шарукана может быть каким-то «отмщением»? Сколько за это время было битв, сколько раз бывали пленены русские князья значением и рангом куда выше Игоря!