Ещё одна запись: «Вот уже не первый год копаюсь в „Слове…“. И с внутренним трепетом начинаю смотреть на огромную работу, которая ещё предстоит, чтобы разобраться во всех тупиках, лестницах, комнатах, переходах и закоулках того огромнейшего, сложнейшего здания, что возвели за два почти века исследователи „Слова…“! Начинать было просто. Вначале была дерзость, ирония, задор и досада на разноречивость аргументов, которыми манипулировали разные авторы. Прозрение собственного невежества — так я могу назвать это теперь. В чём заключается главный вопрос „Слова…“, его тайна, над отгадкой которой бьётся столько людей?»
Скептическое отношение к «Слову о полку Игореве», возникшее с первых же дней его выхода из печати, — ко времени его написания, к древности сгоревшей в пожаре 1812 года рукописи, к самому А.И. Мусину-Пушкину и его сотрудникам по изданию «Слова…», к появлению рукописи «Слова…» в библиотеке обер-прокурора святейшего синода — оказалось столь же живучим, как и интерес к нему. Скептиками были не досужие острословы, а действительные знатоки русских древностей, ревнители отечественной истории. Их сомнения были результатом изучения текста, сравнения его с летописными известиями, со всем комплексом современного им знания о прошлом.
В этом смысле разницы между скептиками и их противниками не было. Те и другие задавали вопросы и пытались на эти вопросы найти ответ. И те и другие часто ошибались — и когда находили мнимые ошибки в «Слове…» (а кто мог гарантировать истину?), и когда выстраивали систему своих доказательств. И всё же разница была. Исконный водораздел между скептиками и ортодоксами проходил по зыбкой условной черте — их разделяли не факты, а представления о древней Руси. Объём знаний о прошлом у них оказывался одинаков, но использовали они его по-разному.
Взгляд, брошенный скептиками в глубины русской истории, тонул в темноте допетровской Руси. Казалось невероятным, что там, за этой темнотой и невежеством, могло лежать что-либо иное, хотя бы в малой степени сопоставимое с великолепным европейским средневековьем, предстающим перед нами во всей величественности своих дворцов, замков, городов, живописи, скульптуры и, конечно же, многочисленных памятников литературной и философской мысли. Час открытия киевской Руси ещё не пробил, а драгоценные её обломки, которые уже понемногу начали выносить из пучин забвения на берег «колумбы российских древностей», легче было объяснить уже известным, заимствованным со стороны, привнесённым откуда-то, чем своим, родным, выстраданным и достигнутым.
Своеобразное двуязычие «Слова…», разностильность его частей, непохожесть на стилистику и образность других памятников древнерусской литературы, фрагментарность повествования, тёмные места — всё это для скептиков представлялось достаточным, чтобы заподозрить «Слово…» в позднем происхождении и, как последний вывод, в подделке.
2
Войти в новую тему — всё равно что открыть для себя новый мир. В применении к «Слову о полку Игореве» такое утверждение оказалось вдвойне справедливым. Я открывал для себя не только XII век, в котором происходили события, описанные в «Слове…», и в котором жили его герои, — открывал для себя конец XVIII и начало XIX века, когда жили люди, нашедшие, прочитавшие и впервые истолковавшие этот неповторимый по своеобразию памятник нашей древней литературы.
Впервые «Слово…» было напечатано осенью 1800 года, и в ноябре его экземпляры поступили в продажу. В предисловии к поэме было отмечено, что «подлинная рукопись, по своему почерку весьма древняя, принадлежит издателю, действительному тайному советнику и кавалеру графу Алексею Ивановичу Мусину-Пушкину».
Итак, Мусин-Пушкин.
(5, 188) О его жизни мы почти ничего не знаем. Оставшиеся его письма опубликованы только в малой степени. Его собственные записки, записки его друзей и единомышленников, вместе с их архивами и коллекциями хранившиеся в доме Мусина-Пушкина на Разгуляе, разделили судьбу собранных им сокровищ, погибнув в печально знаменитом пожаре 1812 года, хотя сам дом, по всем данным, не горел. Сохранилась лишь краткая, им самим под конец жизни составленная справка, как бы «статейный список» прохождения службы, уместившийся на восьмушке листа.