Итак, если подытожить впечатления от места и роли вещих снов в древней скандинавской литературе, окажется, что, входя составной частью в систему саги, они сами образуют достаточно жёсткую систему, где каждый элемент связан и обусловлен двойной связью: с остальными элементами сна и с их проекцией, если можно так выразиться, на макросистему всего произведения, в котором происходит их реализация. В этом заключён и секрет эффекта такого сна. Он прерывает действие внезапно, как вторжение роковой, неподвластной человеку силы, с которой тот ничего не может поделать, и определяет дальнейшее развитие сюжета уже как бы в новом направлении.
В сне Святослава, казалось бы, то же самое: вот смерть, вот какие-то события, вызванные этой смертью, что-то начинает происходить, но связное повествование тут же обрывается одним из самых тёмных мест с «бусовыми вранами» и «синем морем», после чего следует толкование сна боярами, ещё более запутанное, чем сам сон. В таком виде центральная часть «Слова…» воспринимается лишь в роли усилителя общей тревоги и смуты. Думаю, что так же воспринимали его читатели конца XII — начала XIII века, поскольку даже самое первое и самое важное событие, возвещённое во сне — смерть Святослава Всеволодовича, — никоим образом не исполнилась после поражения Игоря, а его (7, 193) действительная смерть в 1194 году не повлекла за собой никаких экстраординарных событий в русской истории.
Вот почему следовало окончательно распрощаться с незадачливым Святославом Всеволодовичем, вернуться в XI век и посмотреть, насколько приметы сна соответствуют Святославу Ярославичу, тому действительно грозному и сильному киевскому владыке, при жизни которого изгнанный Изяслав тщетно обивал пороги европейских королевских дворов и припадал к папскому престолу в поисках помощи против брата, впервые объединившего в союзе Русь и Степь.
Но сначала несколько пояснений.
За время, прошедшее с момента опубликования «Слова о полку Игореве», истолкованию подверглась большая часть предметов, поименованных во сне, хотя порой это было весьма трудно сделать. Меньше всего сомнений вызывала, пожалуй, «чёрная паполома», обозначавшая саван или погребальное покрывало. Уже «тисовая кровать» вызывала сомнения — тисовая она, то есть изготовленная из драгоценной древесины тиса, или же тесовая, сделанная из тёса, что могло быть синонимом гроба или стола, на котором лежит покойник. Более вероятным мне представлялись здесь специальные носилки типа стола с ручками — «краббатос», — которые употребляли для этой цели в Византии, так что иносказанием вполне мог быть «стол» или «гроб». Но больше всего споров и объяснений вызвали загадочные «толковины» и их имущество.
Выражение «поганые толковины» первые издатели «Слова…» перевели как «нечистые раковины», из которых, дескать, и сыплется на грудь Святославу крупный жемчуг. Перевод этот никого не удовлетворил.
Вскоре было обнаружено, что в летописном рассказе о походе Олега на Царьград в числе участвовавших в походе народов названы тиверцы, причём добавлено, что они — толковины. Зная общеупотребительное выражение «протолковать речь», что означает «перевести её», некоторые исследователи приняли это за указание, что всё племя тиверцев традиционно использовалось русскими князьями в качестве переводчиков при переговорах с греками. Получалось, таким образом, что и в сне Святослава действуют какие-то «поганые», то есть языческие, переводчики. Для одних такое свидетельство летописи служило доказательством древности текста, другие указывали на явную нелепицу, которая только подтверждала мысль, что «Слово…» написано в конце XVIII века, а его создатель не понимал значения терминов, выбранных им из древних памятников.
Недоумение разрешилось не скоро, лишь когда обратились к живым славянским языкам. Тогда выяснилось, что слово «толковины» не имеет ничего общего с «толмачем», а образовано от слова «толока», что означает помощь. Толковины — помощники или союзники. И эпитет их — «поганые» — отнюдь не оскорбление, а всего лишь констатация факта, что союзники эти не христиане, а язычники, «паганус», как звучит исходное латинское слово, вошедшее в русский обиход с двойным значением, вероисповедным и бранным, кстати, одинаково использованным в «Слове…». Фраза «А погании съ всех странъ прихождаху съ победами на землю Русскую» означает всего лишь нашествие иноверных народов, тогда как в отношении Кончака, названного «поганым кащеем», или в реплике о «поганых головах половецких» использовано именно второе значение.