Что ж, всё сходилось, хотя кое-какие недоумения оставались. Так я не мог отделаться от мысли, что Роман выступил в один год с Борисом и Олегом. В противном случае нельзя было понять, почему Олег, бежавший в Тмуторокан к Роману после битвы на Нежатиной Ниве, не выступил вместе с ним в июле 1079 года? Потому что был схвачен козарами? Но тогда был бы схвачен вместе с ним и Роман. А Олега схватили уже после гибели Романа. Летопись особо подчёркивает, что именно в результате ареста Олега Всеволод посадил в Тмуторокан своего посадника Ратибора, чьи печати хорошо известны археологам.
С другой стороны, если предположить, что Роман выступил первым с задачей взять Переяславль в отсутствие Всеволода, то остаётся совершенно непонятным, как, где и почему произошла битва на Сожице (она же Оржица) 25 августа 1078 года, когда Всеволод понёс поражение от Бориса и Олега. Но тут уж я не видел никакого объяснения. Проще было верить каждой букве летописи, поскольку оказывалось невозможным проверить ни дату смерти Святослава, ни остальные события, от которых можно было вести отсчёт годам…
Единственное, что я мог ещё добавить в расшифровку сна Святослава, — своё толкование выражения «время бусово», оказавшееся в одной из строф Бояна.
Начиная с 1876 года, когда во Львове вышло обширное исследование профессора О.Огоновского о «Слове…», постепенно утвердилось мнение, что «бусово время» — «время Боза, или Боса, короля антов». Согласно сообщению готского историка Иордана во второй половине IV века нашей эры остроготы под руководством их короля Амала Винитария вторглись в земли антов-славян и распяли короля их Божа (Бооза) с сыновьями и семьюдесятью старейшинами. А.А. Шахматов поддержал мнение Огоновского; окончательно утвердил его в науке академик Б.А. Рыбаков. Получалось, что готские девы в песнях своих поминали имена не своих славных королей, того же Амала Винитария, а имя антского короля, которого вряд ли знали и по поводу которого филологи утверждали, что мнимое собственное имя Бож — всего лишь искажённое славянское «вождь», ибо никаких королей у антов в то время, естественно, не было. Но даже если Бож существовал, вряд ли о нём пели готы. Это всё равно, как если бы болгары в своих героических песнях воспевали не национальных героев, а тех турок, которые их покорили, на Руси пели бы «время Батыево», а немецкие псы-рыцари воспевали бы «время Александра Невского».
Несчастный Бож переходил из одной работы в другую и конца этому не было видно. Игорь шёл к Тмуторокану, а готы-тетракситы жили на южном берегу Крыма, они «звенели русским златом», потому что половцы именно им продавали драгоценности, награбленные на Руси, — и так далее, и тому подобное. Оссу громоздили на Пелион, и никто почему-то не вспомнил о готах, живших в южном Подунавье, куда в набеги на болгар и Византию постоянно ходили половцы. Никто не вспомнил и о том, что некогда готы были морским народом, а буса — название определённого типа военного судна, распространённого с древности вплоть до XVIII века.
В сочетании «время бусово» заключался один из тех типичных кеннингов скандинавской поэзии, на возможность нахождения которых в тексте «Слова…» указывал Д.М. Шарыпкин.
«Время бусово» означало всего лишь «время виков», эпоху морских набегов, когда морские пираты-готы грабили черноморские берега, Подунавье и совершали набеги на Русь. Об этих славных временах, временах побед, а не поражений, временах героев и королей, пели готские девы, звеня «русским златом», вероятно усматривая в смерти Романа, Изяслава и Бориса своеобразное отмщение за былое поражение Шарукана.
Объяснение было логичным, но очень уж неожиданным, тем более что подобный же кеннинг я видел и в «бусовых вранах», тех самых, которые «неслись к синему морю» во сне Святослава. «Ворон бусы» означал всего-навсего воина, то есть викинга, поскольку складывался он из образа «мужа битвы», воина, синонимом которого был ворон, и корабля — бусы. Всё это объясняет, почему я так обрадовался, прочитав несколько лет спустя великолепную по свежести мысли заметку М.А. Салминой в (7, 199) очередном томе «Трудов Отдела древнерусской литературы». Исследовательница давала точно такое же толкование кеннингу «время бусово» и приводила достаточное количество примеров, почерпнутых ею в новгородских летописях и документах XV–XVI веков. Разница была лишь в том, что она связывала термин «буса» с балтийскими готами, издревле торговавшими с Новгородом на Волхове, а не с южными.