Набегом Кончака на Переяславль и ранением Владимира Глебовича Игорь был отомщён. Теперь можно было думать не о мести тяжело раненому князю, а о восстановлении разрушенного Посемья и урегулированию отношений с «мономашичами», в первую очередь с Рюриком Ростиславичем. Для этого Игорь и отправился в Киев. Приезд фрондирующего князя, разъяснившего отсутствие «половецкой опасности», по вполне понятным причинам был в высшей степени приятен Святославу и Рюрику, тогда как радость «стран и градов» была вызвана поездкой Игоря к «Богородице Пирогощей», семейной церкви князей «мстиславова племени». В глазах современников это означало не просто примирение Игоря с Владимиром Глебовичем, а торжественный акт окончания родовой вражды между «ольговичами» и «мономашичами».
Вряд ли я ошибусь, предположив, что именно в эти дни, возможно при содействии автора «Слова…», сторонника владимиро-суздальского князя и блюстителя его интересов на юге Руси, возник план торжественного закрепления мира и дружбы между всеми линиями «ярославлих внуков». Своё завершение этот план получил летом 1187 года, когда Всеволод Юрьевич с необыкновенной пышностью выдал свою дочь за сына Рюрика Ростиславича, а тот, в свою очередь, выдал свою дочь за Святослава, второго сына Игоря. Торжественные бракосочетания были совершены в одну неделю, и тогда же, задним числом, произошло венчание Владимира Игоревича и Кончаковны, подгадавших к этому многозначительному событию своё возвращение на Русь с первенцем.
Три знаменательных брака связали воедино три главные ветви русской княжеской фамилии, а вместе с ними — и половецкую Степь.
Подтверждение своей догадке я находил в летописях. В первую очередь, это относилось к прозаической повести о походе Игоря в Ипатьевской летописи, без которой мы никогда бы не узнали о разгоравшейся усобице. Но почему, — недоумевал я, — редактор, изымавший из текста всё, что сообщало о распре между «ольговичами» и «мономашичами» и как-то бросало тень на Игоря, оставил упоминание о его нападении на «город Глебов» в покаянной молитве перед пленением? Не потому ли, что и сама повесть, в отличие от «Слова…», была написана в назидание средневековому читателю, как иллюстрация силы молитвы и раскаяния? Отсюда и вытекающее поучение, что «Бог, казня ны, грех ради наших наведе на ны поганыя, не аки милуя их, но нас казня и обращая ны к покаянию, да быхом ся востягнули от злых своих дел».
Догадку об истинном замысле средневекового писателя подтверждает тот факт, что Игорь кается отнюдь не во всех своих возможных грехах, а только в одном — взятии «города Глебова», т.е., по-видимому, Переяславля, города, принадлежавшего некогда князю Глебу Юрьевичу. Другими словами, центральной задачей повести было показать раскаяние Игоря именно в усобице с переяславльским князем, чьи «раны смертные» были нанесены уже не Игорем, которого на этом пути остановил плен, а Кончаком, избавившем Игоря от тягот плена…
Теперь, когда прояснилась расстановка сил в событиях 1185 года, а сами события стали выстраиваться в определённую последовательность, я мог искать ответа на другой вопрос, уже давно мучивший меня своей загадочностью: что же всё-таки произошло в апреле-мае 1185 года? Как мог Игорь выступить против Кончака, своего друга и союзника, как никогда нужного ему в сложившейся ситуации? Рассорился? Решил обелить себя в глазах Святослава Всеволодовича и Рюрика Ростиславича?
Все эти предположения не выдерживали никакой критики, тем более, что ни в одном летописном источнике нет безусловного свидетельства, что Игорь сражался именно с Кончаком. И хотя в перечне половецких ханов, участвовавших в битве, указан Кончак, можно не сомневаться, что этим именем при переписке было заменено имя Гзака, в данном перечне отсутствующее, хотя именно в его руках оказался Игорь. Последнее подтверждает, что именно Гзак напал на Игоря. Он не принадлежал к Шаруканидам, дружественным «ольговичам», во главе которых стоял Кончак, и оставался от начала и до конца враждебен Игорю. Так получается, что упрёки, рассыпаемые в адрес Игоря современными историками — в том, что он нарушил систему обороны русских границ, что вероломно напал на своих союзников-половцев, — при внимательном рассмотрении оказываются всего лишь уступкой традиции.
Но зачем тогда Игорь отправился в степь?