Оказывается, Владимир Мономах как историческая личность ничего не стоит. Владимир Мономах — это ничтожество на великокняжеском троне. А истинный крупный исторический деятель — Святослав Ярославич. Его и его сыновей воспел Боян. При этом «Боян был не просто сторонником Святославичей, а тьмутороканским или черниговским поэтом именно Святослава Ярославича, оставшимся на службе у его сыновей» (6, 219). Он их воспевал, а фальсификатор истории Владимир Мономах приказывал искажать летописные тексты, вычёркивая все данные о Святославе Ярославиче и о его сыновьях.
Боян пел славу Святославу Ярославичу и святославичам, и вот теперь в «Слове о полку Игореве» скрыты остатки этих произведений Бояна. Один Святослав (Святослав Ярославич) подменён другим (Святославом Всеволодовичем) и пр.
Песни Бояна сами подверглись цензурованию (как это осуществлялось? — Д.Л.), и отрывки из них использованы при описании событий 1185 г. «…только так можно объяснить и цитаты из Бояна, и сведения о людях и событиях XI века, и тот ничем не объяснимый разрыв в „Слове…“ между 1078 и 1185 годами, если не принимать в расчёт смутное и до конца не понятное упоминание об юноше князе Ростиславе, падающее на 1093 год» (6, 221).
Так кажется А. Никитину. Но разве он не знает принятого в науке о «Слове» объяснения, что обращение к дедам, а не к отцам, т. е. разрыв в исторических упоминаниях, падающий на время отцов, объясняется тем, что именно деды считались родоначальниками политики внуков? Раз речь идёт об ольговичах, то естественно, что по законам исторических представлений древней Руси их политика продолжает и объясняется политикой их родоначальника Олега Святославича (Гориславича). А раз речь идёт о всеславичах, то, конечно, мысль автора «Слова» обращается к их родоначальнику — Всеславу Полоцкому. Ведь и в летописи постоянно упоминаются родоначальники, деды, а внуки носят даже название по родоначальникам: «ольговичи», «ярославичи», «мономаховичи», «всеславичи», «рогволодовичи» и т.д. Обо всём этом писалось и писалось…
Совершенно ложны представления А. Никитина и об истории изучения «Слова». А. Никитин считает, что первоначально, в XIX в., творчество Бояна оценивалось достаточно высоко и «Слово» якобы считалось произведением народной словесности. А. Никитин пишет: «Настойчивые попытки представить „Слово“ произведением устной народной словесности были отвергнуты совместными усилиями скептиков и защитников древнерусской поэмы» (6, 221). Но когда именно «Слово» считалось произведением устной словесности? Отдельные аналогии, заимствования из фольклора в «Слове» постоянно находились, начиная с исследований М. Максимовича, и находятся сейчас, но никаких «настойчивых попыток» объявить «Слово» целиком фольклорным не существовало. Впрочем, за исключением одного-единственного случая. В Ленинградском педагогическом институте имени А. И. Герцена накануне Великой Отечественной войны А. И. Никифоров, специалист по народной словесности, защищал диссертацию на тему «„Слово о полку Игореве“ — былина XII века». Ему была даже присуждена учёная степень доктора единогласно, но… ни один из оппонентов и ни один из присутствующих в зале заседаний учёного совета с А. И. Никифоровым не согласился, хотя А. И. Никифоров, исчерпав на защите все научные аргументы, громко запел «Слово о полку Игореве» на один из былинных напевов. Докторская степень была присуждена А. И. Никифорову за исключительное трудолюбие и проявленную эрудицию только. Правым он признан не был. Этим и исчерпались все «настойчивые попытки» объявить «Слово» произведением устной народной словесности.
Что же касается до популярности Бояна в начале XIX в., то она объясняется тем, что в Бояне увидели русского Оссиана, а оссианизм был тогда, как известно, в большой моде. Забыт Боян никогда не был.
В пылу своих разоблачений А. Никитин доходит до отрицания вообще древней литературы домонгольского периода.
«Где же она, эта литература? — спрашивает А. Никитин. — Разве не странно, что из всего количества произведений, которые можно возвести ко времени домонгольскому, кроме „Слова о полку Игореве“, всё так или иначе несёт на себе религиозную окраску? Мы читаем летопись — и почти сразу же натыкаемся на цитаты из церковной литературы и благочестивые рассуждения; раскрываем „Слово“ Даниила Заточника — и находим там собрание изречений, в том числе из Библии и Псалтири…» (6, 216). Наличие «религиозной окраски» в произведениях литературы домонгольского периода отнюдь не означает, что литературы не было вообще. В этой связи уместно напомнить А. Никитину слова Ф. Энгельса о роли религии в то время. В статье «Крестьянская война в Германии» Ф. Энгельс писал, что в эпоху средневековья «во всех областях умственной деятельности» мы видим «господство богословия», что было «необходимым следствием того положения, которое занимала церковь в качестве наиболее общего синтеза и наиболее общей санкции существующего феодального строя»[8].