В домонгольский период господствовал в литературе и в других искусствах стиль монументального историзма. Для этого стиля была характерна «эстетика дистанций» — пространственных и исторических. Чтобы быть художественно ценным, любое явление в произведении искусства должно было быть представлено в громадной перспективе, с далёкого расстояния — как бы с птичьего полёта. Писатели обладали своего рода «ландшафтным зрением». В летописях этого времени сопрягались различные географические точки. Изложение событий перекидывалось из одного княжества в другое, из города в город, и при этом всегда имелась в виду вся громадная перспектива русской истории: каждая летопись начиналась с «Повести временных лет» или с «Начального летописного свода». Ощущение громадности Русской земли характерно и для автобиографии Владимира Мономаха. Сознание огромных просторов типично даже для церковных слов Кирилла Туровского. Одну из своих проповедей Кирилл Туровский начинает так: «Неизмерьна небесная высота, ни испытана преисподняя глубина…». В широкую историческую перспективу вставляется похвала Ярославу Мудрому в «Слове о Законе и Благодати» митрополита Илариона. Летописцы и авторы похвальных слов окружают своих излюбленных героев всесветной славой. Границы, а вместе с тем и слава Русской земли в «Слове о погибели Русской земли» простираются «до угор (венгров. — Д.Л.) и до ляхов, до чахов, от чахов до ятвязи (одно из прибалтийских племён. — Д.Л.), и от ятвязи до литвы, до немець, от немець до корелы…». И так же широки исторические границы времени создания памятника — от Владимира и до князей нынешних. Можно было бы много перечислять примеров и широты видения, и глубоких исторических перспектив, и исторической памяти народа в этом периоде. Всё это мною уже сделано и опубликовано.
«Слово о полку Игореве» при всех своих небольших размерах поражает своею монументальностью и исторической широтой. Героем «Слова» является вся Русская земля, и в повествование «Слова» втянуты огромные географические пространства и исторические эпохи. «Слово» охватывает землю от Тмуторокани на Чёрном море (нет и не может быть сомнений, что в «Слове» говорится о той Тмуторокани на Чёрном море, о которой повествует и летопись в XI в.!) до Новгорода на севере, от Волги на востоке до Галича на западе. Десятки городов, княжеств и рек захвачены действием «Слова» и создают его титанический фон: Половецкая степь («страна незнаемая»), «синее море», Дон, Донец, Волга, Дунай, Рось, Сула, Стугна, Немига… Обращаясь к русским князьям, автор имеет в виду не только их личную историю, но и их предшественников.
Согласно неизжитым ещё в XII в. языческим представлениям, особая роль принадлежит при этом не столько отцам, сколько дедам, родоначальникам. По дедам характеризуются внуки. Вот почему в «Слове» такую большую роль играют обращения к биографическим фактам деда всеславичей Всеслава Полоцкого (Полоцкого, разумеется, а не нивесть какого «Половецкого») и деда ольговичей, к которым принадлежали главные герои «Слова», — Олега Святославича («Гориславича»). Пережитки древнерусского язычества в княжеской среде XII в., сказывающиеся и на политике князей, достаточно отчётливо выяснены в превосходной работе В. Л. Комаровича «Культ Рода и Земли в княжеской среде XII в.»[10]. В применении к «Слову» я неоднократно об этом уже писал. Далёкое прошлое — это как бы фон, на котором разворачиваются события настоящего и создаётся «историческая глубина», «историческая перспектива», параллельная глубокому «ландшафтному зрению». Эта «историческая перспектива» необходима, с одной стороны, для осознания исторической значительности происходящего при жизни автора, а с другой — для осознания современности как чего-то эстетически ценного, достойного прославления или порицания, увековечивания. Тем самым достигается своеобразная и очень важная в понимании художественных представлений эпохи «историческая монументальность». Князь существует не сам по себе со своими особенностями характера и своими политическими убеждениями — он прежде всего представитель своего рода, своего «племени», «гнезда», он ольгович или всеславич, мономашич, ярославич — он внук деда.
Князь и сам осознавал себя представителем своего рода и для того, чтобы иметь влияние в современной ему жизни, продолжал политику отцов и дедов. Именно это является тогдашним способом утверждения себя в политической жизни своего времени. Отказ от родовой политики был бы для того времени отказом от политической активности вообще. Князь не мог рассчитывать на признание себя только в качестве себя самого. Он был князем постольку, поскольку принадлежал к определённой линии князей, к определённому княжескому «гнезду» и следовал политике своего деда — родоначальника. Для внесения новых начал в политическую жизнь своего времени надо было быть особого происхождения: таким, например, каким был Владимир Мономах — внук (хотя бы и по матери) византийского императора. Автору «Слова» надо было дать обобщение ольговичей и всеславичей как двух групп князей-крамольников. Автор «Слова» прибег к изображению родоначальников тех князей, обобщённую характеристику которых он собирался давать. Вот почему в «Слове» заняла такое большое место судьба Олега «Гориславича», князя с «горькой» судьбой, — деда Игоря Святославича и Всеслава Полоцкого — деда жены Святослава Киевского Марии, родоначальника другой крупнейшей ветви русских князей. В русской междукняжеской политике боролись представители того или иного «гнёзда», «племени» — всеславичи полоцкие с ярославичами, ольговичи с мономаховичами. Против этой вражды и было направлено «Слово» с его призывом объединения. Всё совершенно понятно и, главное, — давно понятно, ибо в литературе о «Слове» об этом писалось неоднократно.