Напоминаю об этих работах лишь для того, чтобы ещё раз подчеркнуть, что вслед за Б.А. Рыбаковым я исследую фактологию событий XI–XII вв., оставляя в стороне собственно литературоведение, которое в качестве чуть ли ни единственно достойной науки отстаиваете Вы. Не потому ли Вы так часто подчёркиваете, что о том или другом сюжете Вы «уже писали», слово бы Вашей работой вопрос навсегда закрыт для других и на него наложено табу?
Нам не о чем с Вами спорить — мы занимаемся разными предметами и говорим на разных языках. Даже — о скептиках, которых Вы противопоставляете мне, за что я Вам искренне признателен. Вы не скрываете, что они, отрицающие древность «Слова…» и тем самым вычёркивающие это замечательное, единственное во всей славянской литературе произведение из нашего культурного наследия, из нашей истории, ближе и милее Вашему сердцу, чем мои опровержения их аргументов. Вы так прямо и пишете: «С моей точки зрения, перенесение „Слова о полку Игореве“ из XII века в какой-то другой (не „перенесение“, а — давайте говорить открыто — объявление его подлогом. — А.Н.), например в XVIII век, разрушает смысл, содержание памятника, но по крайней мере оно сохраняет текст „Слова“ как цельного, единого и художественного произведения. Иное — объявить „Слово“ радикально испорченным осколком чего-то неизвестного, но более совершенного.» (с.80) И ниже: «Нет уж! Если бы довелось мне выбирать между всеми скептиками на свете и А.Никитиным, я бы предпочёл всех скептиков одному А.Никитину!» (с.91).
Ответственное заявление. Но чем же Вам так уж не угодил А.Никитин, если для того, чтобы любыми способами бросить на него тень, Вы готовы даже выбросить из истории русской, да и всей мировой культуры, «Слово о полку Игореве», которое, в таком случае, «перенесённое в XVIII век», окажется всего лишь стилизацией под старину? И, скажите на милость, где у меня Вы могли прочесть, что «Слово…» — «радикально испорченный осколок чего-то»? Нигде и никогда не могли прочесть. Ваши эти слова, уважаемый господин Лихачёв! И не потому ли они сорвались у Вас с пера, что Вас возмущает мысль, что теперь может не оказаться самого предмета спора между скептиками и «защитниками» «Слова…», как я пишу об этом? (7, 207)
Но зачем Вам «скептики»? Только ли для того, что «скептик, просто лишённый эстетического чутья и активно не понимающий неприкосновенную красоту „Слова“, позволяет вновь и вновь оценить „Слово“ в поразительной целостности его сложной и вместе с тем простой симфонической композиции» (с.99)? А как же «младенческая неопределённость формы» «Слова о полку Игореве», о чём Вы писали в одной из своих работ?[25] Стало быть, прав О.Сулейменов, упрекавший Вас именно за это искусственное поддержание скептицизма по отношению к «Слову…» и ко всей древнерусской литературе?
В своей статье Вы пытались шаржированно передать мою «концепцию» восприятия «Слова» (с.86–91). Согласен с Вами, что в подобном изложении трудно понять причины, побудившие редколлегию «Нового мира» печатать в трёх номерах подобную чепуху, которую Вы, к тому же, почему-то считаете серьёзным исследованием, «вынуждающим» Вас к его разбору. Беда лишь, что Вы изложили не концепцию, а всего только Ваши личные эмоции и искажённые отражения фактов.
Начну с концепции. Она проста. Я считаю, что «Слово о полку Игореве» написано в 1185 году в одном из южнорусских городов его жителем или выходцем из Владимиро-Суздальской Руси. В дальнейшем текст его мог испытывать различного рода воздействия и влияния, в первую очередь, сокращения. О его фальсификации в конце XVIII века не может быть речи потому, что все аргументы «скептиков» можно опровергнуть тем, что они приходятся на фрагменты из поэмы Бояна, частично использованной автором «Слова…». Вместе с тем, это даёт возможность напомнить, что древнейшим светским поэтическим произведением русской литературы (а также всех славяноязычных литератур), дошедшим до нас, оказывается не «Слово…», а поэма Бояна, на которую ссылается его автор и в существовании которой никто из историков никогда не сомневался, что удревняет протяжённость нашей светской литературы ещё на сто лет.
Другими словами, одновременно с 800-летием «Слова…», мы с полным правом могли отметить и 900-летие поэмы Бояна, единственного поэта славянской древности, который нам известен как по имени, так и по сюжетам своих произведений, перечисленных в начале «Слова…». Могли — но не сделали в результате Вашего активного противодействия моим попыткам.
Что до содержания повести, то в ней в художественной форме (а не в научной) излагается история моих поисков, находок, заблуждений и, если позволено будет сказать, открытий, отнюдь не обязательных для того, чтобы их признавали за таковые читатели.