— Я? Но почему?
— Послушай, Френ, — вздохнул он, переходя на «ты». — У меня на твой счет были совсем другие планы.
— Ах вот как!
— Да, так. Я приехал бы еще раз в Найроби на пару дней, и кто знает, что тогда могло бы получиться… Теперь же нам придется целых два года жить бок о бок в одном поселке и как-то ладить друг с другом. А работать с женщинами нелегко, потому что…
— Я справлюсь! — перебила его Френсис.
— Ну конечно, у тебя же богатый жизненный опыт, — усмехнулся Саймон. — И, хорошо усвоив уроки судьбы, ты выбрала полную свободу от привязанностей.
Френсис подумала о своей первой любви и поспешно переключила внимание на пейзаж внизу. Единственным признаком жизни там были редкие круглые хижины, и кроме них — ничего, только голая земля вокруг.
— Какое-то время я думала, что влюблена, — вдруг призналась Френсис.
Саймон откинул голову на спинку кресла, прикрыл глаза, и девушка вздохнула с облегчением — она была рада, что не чувствует больше на себе его пристальный обжигающий взгляд.
— И что же случилось?
— Он меня не замечал.
Саймон резко наклонился вперед:
— Вот в это я никогда не поверю!
— Почему? Я… я вполне обыкновенная, знаешь ли. Такое часто случается.
— Да, случается, — мягко согласился он.
— Так что тебе не о чем беспокоиться. Голову тебе я не вскружу и буду занята только своей работой.
— И никаких поцелуев на стороне?
— Я никогда не стремилась к этому. Не могу даже понять, что на меня нашло прошлым вечером!
Саймон бросил на нее, странный взгляд.
— Хотел бы я знать, что нашло на меня! — пробормотал он себе под нос и, немного помолчав, сказал: — Хорошо, Френ, мы попробуем.
Самолетик преодолел несколько воздушных ям, и Френсис затошнило. Прежде она не знала, что это такое — путешествовать в негерметизированной кабине, теперь же поняла: это головная боль, ком в желудке и физическая слабость. Сжав зубы, девушка уставилась в иллюминатор. Прямо перед ними вдруг появилась огромная гора, которую она сначала приняла за Килиманджаро. На какое-то ужасное мгновение показалось, что они вот-вот врежутся в нее, но «дакота», развернувшись под лихим углом в воздухе, через несколько минут благополучно приземлилась на площадке аэродрома Аруша.
Здесь было жарче, чем в Найроби. Пассажиры поспешили через поле к зданию аэропорта. Африканец в униформе не спеша проштамповал их паспорта и собрал иммиграционные карты. Из самолета принесли багаж и свалили его в тележку, подготовив для таможенного досмотра. На чемоданы Саймона и Френсис таможенник бросил один небрежный взгляд и даже не попросил их открыть.
Саймон подхватил чемоданы, поспешно вышел из здания и бросил их на заднее сиденье «лендровера». Симпатичный молодой водитель-негр, стоявший рядом с машиной, лихо щелкнул каблуками, вытянулся по стойке «смирно» и отдал честь. Эффект был немного подпорчен его шортами, изношенными до предела, и армейскими бутсами без шнурков.
— Daktari, я пригнал вашу машину!
Саймон пожал ему руку.
— Прыгай назад, ладно? — сказал он с командирскими нотками в голосе. — Я поведу, a memsahib daktari сядет со мной впереди.
Африканец с любопытством уставился на Френсис. Вновь отсалютовав, но уже менее изящно, он вытер руки о свои рваные шорты. Френсис протянула ладошку, и он робко пожал ее.
— Jambo, memsahib!
— Jambo! — тепло ответила на приветствие Френсис. — Habari?
Черное лицо расплылось в улыбке.
— Msuri sana! — радостно засмеялся он, запрыгнул на заднее сиденье, наклонился вперед и придержал переднюю дверцу открытой для девушки.
— Где вы учили суахили? — спросил Саймон, когда Френсис вскарабкалась на высокое сиденье рядом с ним.
— Это все, что я знаю, — призналась она. — «Привет» и «как дела». У меня с собой учебник грамматики, и я пытаюсь читать понемногу каждый день.
— Очень похвально, — пробормотал Саймон. — Авель, — бросил он африканцу, — это mama Уитни.
— Mama daktari, — с улыбкой закивал тот.
— «Mama» — это то же самое, что «memsahib», а всё вместе — «госпожа врач», — пояснил Саймон, как-то странно взглянув на девушку. — Авель везде меня сопровождает. У него есть брат-близнец по имени Каин…
— И Авель все еще жив?[2] — не удержалась Френсис от улыбки.
Африканец захохотал.
— Очень сильно жив, — произнес он на ломаном английском глубоким музыкальным голосом. — Каин никого не убивает. Он боится животных.
Саймон сказал ему что-то на беглом суахили, африканец кивнул и обратился к Френсис: