— Она показала нам запись.
— Я знаю взрослых мужчин, которые не смогли бы сделать то, что смогла она. Валериан позволил случившемуся с ним загноиться внутри и исковеркать всю его жизнь, но не Виктория. И это из-за вас! Это вы с Синди научили ее не только выживать, но и процветать. Я же просто позволил ей двигаться в этом.
— Ты сделал больше, чем это — ты любил ее, дал ей дом, и не из-за Кэсси.
— Ты прав, не из-за Кэсси и не из-за Лукаса, а потому что она необыкновенная, и ее невозможно не любить. Я люблю ее, как родную дочь: она расширила мой мир тем, как смотрела на вещи, как реагировала на них, она заставила меня вспомнить, что есть более важные вещи, чем карьера и долг. В ее мире главными были семья и любовь, и Тори впустила меня в свой мир. В тот день, когда она попросила разрешить ей называть меня дядей, потому что никто другой не мог, она открыла свой мир для меня. Виктория стала моей дочерью, но это никогда не означало, что она перестала быть твоей. Она никогда не забывала вас, ни одного из вас. Именно из-за ее любви сейчас на Кариниане есть День Матери и Отца.
— Что? — Питер смотрел растерянно, а Уильям улыбнулся.
— Тот первый День Матери… мы все еще были вовлечены в Испытание, и Кэсси не вспомнила, но Тори помнила, — Уильям вспомнил ту ночь, когда он нашел их плачущими о погибших. — Она плакала из-за Синди, плакала из-за «тайны», которую вы так и не рассказали ей.
— Тайну? — Питер нахмурился, не понимая, о чем тот говорит.
— Бретт. Вы собирались сказать ей, что она станет старшей сестрой в День Матери.
— Она знала…
— Да, она… случайно услышала, — мужчины сказали это вместе и обменялись понимающими улыбками.
— Никогда и ничего невозможно было скрыть от этого ребенка. — Питер с улыбкой покачал головой.
— А когда настал День Отца, она плакала о тебе. Мы все вместе сидели в саду, и Кассандра с Тори рассказывали истории о тебе. Это очень помогало им, а затем родился Кайден. Тогда Виктория сделала все, чтобы Кассандра получила от него подарок на День Матери, а я — на День Отца. Когда мальчики подросли, она помогала им делать разные подарки.
— Скульптура на твоем столе, — догадался Питер, вспомнив бесформенный кусок глины, гордо выставленный на столе Верховного адмирала.
— Кайден, четыре цикла назад. Он был так горд, что сделал это своими руками. Я до сих пор не знаю, что это такое, но очень дорожу этим.
— У меня была одна на Земле, — поделился сокровенным Питер.
— По дворцу поползли слухи об этих «особых» днях, и люди начали делать то же самое. Теперь оба дня признаны Домом Знаний, другие же Дома в стадии рассмотрения.
— Неужели?
— Да, и все это из-за тебя и Синди, — Уильям серьезно посмотрел на него. — Ты никогда не был заменен, Питер, ни мной, ни кем-либо другим. Виктория никогда бы этого не позволила, но она благословила меня, назвав меня своим дядей.
— А мы были благословлены тем, что у нее есть ты, ты и Кэсси, — Питер смотрел на шурина ясными глазами. — Я не мог бы найти для своих девочек лучшего человека, чем ты. Для меня будет честью, если ты пойдешь со мной и отдашь нашу девочку единственному мужчине, который достаточно хорош для нее, и с которым мы оба когда-либо согласимся, — Питер уверенно протянул руку, и Уильям тут же пожал ее.
— Это честь для меня, Питер, и если Лукас когда-нибудь сделает что-то, что расстроит ее, я первым делом разберусь с ним.
— Если только ты оставишь мне немного, — согласился тот.
* * *
— Сколько еще ждать? — скулил Гэд.
— Если ты еще раз спросишь меня об этом, маленький фоабхор, я вышвырну тебя в Оставленную зону, к черту кредиты! — Дегас не знал, сколько еще выдержит. Последние четыре дня Гэд без передышки скулил и жаловался.