— Чувствую себя лучше, спасибо.
— В любое время. Хочешь, чтобы я вернулся ночью подежурить?
— Я могу сообщить тебе позже? Думаю, мы можем снять скобы сегодня вечером.
— Правда? Так скоро? — удивился Додж.
— Да, он очень хорошо реагирует на лечение. Как там Таннер поживает?
— Хорошо, действительно хорошо, уже полноценно работает, — Доджа потрясло то, что она вспомнила.
— Это приятно слышать. Я дам тебе знать к 16:00, это не поздно?
— Да, конечно. До встречи, друг!
* * *
— Додж не верил, что ты можешь это помнить, — Лукас пристально смотрел на Викторию.
— Помню что? — она подошла к его тарелке. — Тебе нужно больше есть.
— Я в порядке. О Таннере.
— Почему бы мне не помнить? — она не стала спорить, собирая тарелки на поднос.
— Думаю, он очень надеялся, что ты не вспомнишь, как он кричал на тебя.
— Ему просто нужно было выговориться, и это ничего не значило, — повернувшись, девушка посмотрела на него. — Так ты собираешься сказать мне, что случилось?
— Почему ты не сказала мне? — Лукас остановился в дюйме от нее.
— Не сказала о чем? — дыхание Виктории перехватило. Она с трудом соображала, когда он был так близко.
— Что я говорю во сне, — если бы мужчина не смотрел так внимательно, то пропустил бы мимолетную вспышку сильной боли в ее глазах.
— Это обычное дело, разум…
— Справляется с болью, — перебил он. — Да, Додж рассказал мне. Почему ты этого не сделала? — подняв руку, он коснулся ее щеки костяшками пальцев. Ее зеленые глаза расширились, и она быстро отошла.
— Не было никакой причины. Ты имеешь право говорить все, что захочешь, — горло Тори сжалось от его прикосновения.
— Не тогда, когда тебе больно.
— Со мной все в порядке, майор, — девушка отпрянула, сделав глубокий вдох. Лукас ее растревожил, ей срочно нужно успокоиться, чтобы разум был ясным и сосредоточенным.
— Перестань называть меня долбанным майором! Ты знаешь, как меня зовут!
— Ты не страдал без дополнительных лекарств? — Тори проигнорировала его гнев.
— Виктория…
— Отпусти это, позволь мне сделать то, что нужно сейчас. Пожалуйста…
Это «пожалуйста» отрезвило его, дав понять, что девушка расстроена больше, чем показывает.
— Хорошо, но мы поговорим об этом позже.
«Не придется, если я смогу помочь». Виктория не была уверена, что снова сможет «поговорить» с ним. Не после вчерашнего вечера.
* * *
— Хорошо, садись, — указав на диван, она собрала свои инструменты. Девушка села на стул с подушкой на коленях и взяла его руку. Она тщательно разрезала бинты, а затем сняла скобы.
— Как ты?
— Все нормально, — Лукас наблюдал, как она затянутыми в перчатки руками осторожно снимала повязку, как обхватила его ладонь и подняла, чтобы тщательно изучить каждую рану.
— Согни указательный палец, — приказала Тори.
— Что? — смущение проскользнуло в его ответе.
— Согни, — она не сводила глаз с его пальца. Когда тот двинулся, девушка кивнула. — Теперь обратно, — коснулась среднего сустава. Немного вспотев, мужчина подчинился. — Как чувствуется? — Виктория подняла на него глаза.
— Туго.
— Просто туго? — она ждала подробности. — Нет боли?
— Не совсем. Чувствую его напряженным, как будто я никогда не использовал его раньше.
— Так ты и не использовал. У тебя слишком много недавно заживших сухожилий и мышц. Теперь придется заново всему учиться, — девушка повторила процедуру с оставшимися пальцами. — Хорошо, теперь попробуй сделать это сам, — Тори коснулась его большого пальца и мизинца, показав, что нужно соединить их. Наблюдая, как мужчина старался, но смог пройти лишь половину пути, она подарила ему широкую улыбку. Ее глаза сверкали довольством.
— Это замечательно, Лукас.
— Что в этом такого замечательного? — он увидел, как исчезла ее улыбка. Ее взгляд вновь стал ровным. — Виктория…
— У тебя уже работает каждая мышца и сухожилие, — она осторожно положила его руку на подушку. — Давай проверим другую.
Подняв неперевязанную руку, Лукас протянул ее, чтобы прикоснуться к девушке.
— Не надо! — Тори резко дернулась. Взяв другую руку, она повторила процедуры. Наблюдая за Викторией, мужчина послушно выполнял все ее указания, осознав, что не может говорить. Когда девушка дернулась от его прикосновения, ему стало нестерпимо больно. Больнее, чем лечение, которое она проводила, — что было невозможным. Она единственный человек, которого он любит, и она отдалялась от него.