Как же такое могло произойти? «Оказалось, — объяснял Вырубов, — что все «думали», «предполагали», «слышали», что гарнизон не будет стрелять по красному знамени, и на этом шатком основании бросились вперед…» Выяснилось уже на другой день: весь этот поход был предпринят вопреки предупреждениям многих членов Коммуны, видевших, как плохо подготовлено это наступление на Версаль.
Поражение 3 апреля было для Коммуны тяжелым нравственным ударом. Бержере был снят. На посту коменданта укрепленного района Парижа его заменил профессиональный военный, окончивший Академию Генерального штаба в Петербурге, польский политический эмигрант Ярослав Домбровский.
С ним Лавров познакомился еще в июле прошлого года, на именинах Анны Чаплицкой, — Домбровский оказался в числе ее гостей.
Квартиру Анны нередко посещали польские эмигранты. Однажды Лавров разговорился там с Домбровским и еще с одним поляком, который рекомендовался как «профессор польского искусства». Разговор шел по-французски, но вот Домбровский, обращаясь к Лаврову, заговорил по-русски, и тогда профессор демонстративно вышел из комнаты: он не желал присутствовать там, где слышал русскую речь. Подобное русофобие в глазах Лаврова, конечно, было дикостью… Но с проявлениями антагонизма национального приходилось считаться.
Парижане относились к иностранцам без враждебности, но с недоверием, и Домбровскому коммунары не без колебаний поручили оборону западного предместья Парижа — Нейи. Не без колебаний, потому что — не француз…
Версальцы упорно атаковали Нейи, и тут особенно упорную оборону сумел организовать Домбровский. Вырубов потом рассказывал, что Домбровский просил устроить перевязочный пункт и правильные рейсы санитарных карет, чтобы вывозить раненых с линии огня. Вырубов должен был поехать посмотреть, выполнима ли эта просьба. Рвалась шрапнель, ему пришлось пробираться вдоль стен. Увидев Домбровского — как потом оказалось, в первый и последний раз — Вырубов им восхитился: среди штатских, едва научившихся обращаться с оружием, он был здесь единственным настоящим военным.
Другим настоящим военным среди генералов Коммуны оказался соотечественник Домбровского Валерий Врублевский. Он возглавил оборону на юго-западе, и его правый фланг смыкался с левым флангом Домбровского.
Проезд по железной дороге был свободен, и вот снова приехал в Париж и явился к Лаврову Сажин. Ради конспирации он именовал себя на французский лад — Арман Росс. Он говорил, что хочет принять непосредственное участие в защите Парижской Коммуны.
Военная слабость Коммуны становилась очевидной. Лавров был этим страшно удручен. Все более убеждался, что вряд ли коммунары смогут устоять без помощи извне. Он решил поехать в Брюссель и в Лондон, чтобы призвать Генеральный совет Интернационала организовать возможное содействие коммунарам из-за границы. Об этом он сказал Варлену и его товарищам. Получил от Коммуны заграничный паспорт. Никаких иных документов у него не было.
Сажину он предложил поселиться в его мансарде в проезде Сен-Мишель. Обратил его внимание на консьержа- преданного сторонника Коммуны, на которого можно было положиться. Сказал также, что в случае необходимости Сажин может укрыться в лазарете у Вырубова, и дал адрес.
Сажин проводил Лаврова и Анну Чаплицкую на Северный вокзал.
За чертой города поезд остановился: полицейские и таможенники версальского правительства производили досмотр. Офицер полиции увидел бумаги Лаврова и возмутился:
— Это что за паспорт?
— Я иностранец, эмигрант, — сказал Лавров. — Я жил в Париже. Мне понадобилось отправиться в Лондон. Для этого требуется нынче паспорт…
— Но он визирован не законным правительством, а мятежниками!
— А чем же я виноват, что законное правительство убежало из Парижа?.. Не нравится вам мой паспорт, так дайте другой, настоящий.
Пропустили…
В Брюсселе редактор газеты «Internationale» Сезар де Дап, узнав, что Лавров намерен ехать в Лондон, 25 апреля передал ему свое письмо к Марксу.
«Пересылаю Вам настоящее письмо, — писал Де Пап, — через одного из наших добрых друзей, члена парижской секции Тэрн, гражданина Лаврова, характер которого, обширные познания и большую преданность Интернационалу, в частности, и социальному прогрессу вообще, мы оценили во время его пребывания в Бельгии».
Анна предпочла остаться в Брюсселе, и он поехал в Англию один. Сначала в портовый город Антверпен, оттуда на пароходе — в Лондон.