— Кстати, где теперь Нечаев?
Подолинский рассказал, что Нечаев сейчас живет в Цюрихе. Он очень приметен: носит синие очки, клеенчатую фуражку и клеенчатый плащ. Постоянно держит в кармане револьвер и, ложась спать, кладет его под подушку. Серьезного влияния на студентов Нечаев, к счастью, не имеет. Теперь за ним в открытую стала охотиться швейцарская полиция.
Через несколько дней после этого разговора с Подолинский Лаврову, бросилось в глаза газетное сообщение из Цюриха: Нечаев арестован. Полиция схватила Нечаева в саду дешевого ресторанчика: он едва успел сесть за столик, как ему сцепили руки наручниками. Увели в тюрьму, а оттуда под охраной отправили в Россию — он выдан как уголовный преступник…
Жалости к Нечаеву Лавров не испытал, но был удручен согласием швейцарских властей выполнить требования царского правительства. Чего доброго, согласятся выдать и других беглецов…
Подолинский уехал в Париж и намерен был в ближайшее время съездить домой, в Россию.
Петр Лаврович не был склонен к откровенности во всем, что касалось его личной жизни. О своих отношениях с Анной предпочитал никому без необходимости не рассказывать, не писать.
До сих пор эта поздняя любовь Лаврова скрыта от нас покровом тайны.
Неизвестно, по какой причине Анна Чаплицкая в начале августа 1872 года поехала из Парижа в Брюссель. И дальше, в город Вервье, на востоке Бельгии, и в Голландию. А в середине сентября где-то в Голландии (он так и не узнал, в каком именно городе) она внезапно умерла. Отчего — неизвестно. И ведь ей было всего тридцать два или тридцать три года!
Совершенно чужие люди, путешественники из России, оказались в эти последние дни рядом с ней. Вещи ее и бумаги они переслали Лаврову в Лондон. Можно предположить, что из Голландии — на пароходе — в Лондон был перевезен и гроб с ее телом, потому что 22 октября, то есть месяцем позже, Лавров признавался в письме к Штакеншнейдер: «…есть в Лондоне одно место, которое имеет для меня печальную притягательную силу. Туда никто, кроме меня, не пойдет, потому что я один его знаю, и если бы даже я поселился вне Лондона, то посещать его я должен». Если тут речь идет не о могиле Анны Чаплицкой, то о чем?..
Несчастный, опустошенный, вернулся он из Лондона в Париж в начале октября. Вещи Анны отослал ее матери в Варшаву. Мастерскую искусственных цветов передал в полное владение Станкевичу. Правда, не смог это юридически оформить, так как не имел нужного документа — свидетельства о смерти Элен Вандаль, то есть Чаплицкой.
Осенний Париж был для него пуст, и вечерами в квартире на Шоссе д'Антэн он оставался наедине со своим горем. И не было возможности одолеть тоску задушевной беседой — не с кем было ее вести. Заглушать тоску вином не умел — никогда его не тянуло к вину…
Неожиданное письмо получил он от Александра Линева, товарища по ссылке, — с ним виделся последний раз при отъезде из Тотьмы… Теперь Линев писал — кто бы мог подумать! — из Цюриха: «Многоуважаемый, дорогой Петр Лаврович! Как видите, мой жребий брошен: я тоже эмигрант! Мое 6 1/2-летнее терпение ни к чему не послужило; все мои надежды об освобождении, мечты о возможности окончить свое образование и сдать экзамен систематически рушились…» — А ведь у Линева проявлялись несомненные технические способности, из него мог выйти прекрасный инженер. Но вот и он бежал через прусскую границу — «перешагнул шлагбаум неподалеку от Эйдкунена». Теперь готовился к необходимому вступительному экзамену в цюрихский Политехникум.
В ответном письме Лавров от души поздравил его с благополучным прибытием, выразил надежду на скорую встречу. И, конечно, не мог не известить о смерти Анны Чашгацкой.
Пришло еще письмо от сына Михаила из Воронежа. Теперь он, оказывается, жил там. Занял место «кассира по выдаче товаров» на железнодорожной станции, получает семьдесят рублей в месяц, имеет на станции бесплатную казенную квартиру. Надеется, что через год-два эту службу сможет оставить. На что рассчитывает потом — не написал. Скорее всего, надеется найти себе место, где жалованье побольше… Извещал в письме о младшем брате своем Сереже: «Сережа не выдержал экзамена в гимназии и вышел оттуда». — Не выдержал экзамена в гимназии! Петр Лаврович не верил своим глазам, читая письмо: подумать только — его сын не выдержал! Какой стыд… Теперь, значит, Сережа приехал к старшему брату в Воронеж и, наверно, тоже будет служить на железной дороге. Вот, собственно, и все их новости. — «Что делается в Петербурге, я совершенно не знаю», — написал Михаил. Должно быть, он этим не особенно интересовался…