Так как он плохо видел, особенно в темноте, обычно его кто-нибудь вечером провожал из Форетхауза в «русский дом» и обратно. Беседуя с провожатыми, он пытался выявить возможных будущих авторов журнала, предлагал им что-нибудь написать.
Провожавший его однажды Кулябко-Корецкий смущенно отвечал, что он очень польщен предложением, по его останавливает неуверенность в своих силах. Лавров на это заметил, что главное — иметь мысли в голове, заслуживающие опубликования, а ошибки и промахи может исправить редактор. Тогда Кулябко-Корецкий рассказал, что приехал он в Цюрих для того, чтобы пополнить свои знания по социологии, теперь слушает лекции в университете. Он уже кончил курс в другом университете — в Киеве, был затем следователем по уголовным делам. После трех лет практики подал в отставку, потому что судебное ведомство оказалось гнилым болотом…
— Вот и попробуйте изложить ваши впечатления и ваши выводы, — предложил Лавров.
Все чаще он приглашал студентов к себе пить чай. Приглашал на откровенный разговор. Раз в неделю приходило человек восемь — десять, поначалу почти все они чувствовали себя на этих чаепитиях несколько скованно. Девушки определенно скучали. Он не умел зажигать, как Бакунин, — слишком трезво смотрел на жизнь…
Получил письмо от Тургенева, отправленное из Парижа в воскресенье 1 июня: «В середу я выезжаю отсюда в Баден, а в субботу или в воскресенье — объявлюсь в Цюрихе, где, конечно, буду иметь удовольствие видеться с Вами».
На очередном чаепитии у Лаврова собрались «фричи» — студентки, прозванные так потому, что жили в доме некоей госпожи Фрич до того, как переселились в «русский дом». Это были сестры Фигнер, Софья Бардина и другие. Лавров решил сообщить им приятную новость: Цюрих посетит Иван Сергеевич Тургенев в ближайшие дня. Знаменитый писатель собирает материал для задуманного романа и хочет познакомиться с русскими студентами и студентками. Лавров с улыбкой добавил, что он хотел бы представить писателю девушек, здесь присутствующих.
Неожиданно все они сердито закричали, замахали руками, объявили, что не желают подобных смотрин и к Тургеневу пи за что не пойдут.
Не надо было их предупреждать… О своем досадном промахе и о непредвиденной реакции русских студенток Лавров счел долгом сообщить писателю в Баден-Баден — в осторожных выражениях, разумеется.
Тургенев ответил 9 июня: «…я третьего дня приехал сюда и нашел Ваше письмо. Очень благодарен Вам за память, но в Цюрих я не поеду. Из собственных выражений Вашего письма я должен заключить, что мне ничего бы не удалось увидеть — особенно в течение тех двух, трех дней, которые я бы там провел… Я еду в Карлсбад, а через 6 недель назад во Францию (через Баден)».
Он оказался чрезвычайно чувствителен к намекам Лаврова, что студентки в Цюрихе могут встретить его несколько холодно. И не приехал.
Зато приехал любопытствующий Вырубов. Он явился в Форстхауз вечером, попал как раз в тот назначенный день недели — журфикс — когда студенты без особого приглашения приходили к Лаврову в гости. На сей раз тут было многолюдно и накурено, табачный дым клубился в воздухе несмотря на открытые окна, говорили все разом, и постороннему трудно было разобрать, о чем речь. Лавров же был доволен, что студенты у него в гостях перестали чувствовать себя стесненно. И терпел табачный дым, хотя сам не курил.
Наутро Вырубов пошел завтракать в студенческую столовую. Потом заметил Лаврову, что кормят тут невероятно дешево, но кухня очень плоха. Лавров же находил, что кухня вполне удовлетворительна. Объяснил: студенты живут бедно и не позволяют себе никаких излишеств.
Ни с кем тут близко не познакомившись, Вырубов уехал. Отъезд его никого не огорчил. Лавров очень жалел, что не приехал Тургенев…
Никто в Цюрихе не знал, что 14 июня 1873 года Петру Лавровичу исполнилось пятьдесят лет. Он никому об этом не сказал и этот день никак не отметил.
Почта доставила в Цюрих из Петербурга номер «Правительственного вестника», где было напечатано поразившее всех распоряжение. Этот номер студенты принесли Лаврову, и он прочел:
«Легкомысленная пропаганда некоторой части нашей журналистики, ложное понимание назначения женщины в семье и обществе, увлечение модными идеями — все эти причины более или менее влияют на громадный сравнительно наплыв русских женщин в Цюрих. Коноводы нашей эмиграции ловко пользуются всеми обстоятельствами и, увлекая молодых, неопытных девушек в вихрь политической агитации, губят их безвозвратно. Правительство не может допустить мысли, чтобы два-три докторских диплома могли искупить зло…»