Лавров спрашивал Лопатина в письме: «могли бы Вы что-нибудь заключить об отношении Маркса к нам?.. Не видали ли Вы Энгельса? Им обоим был послан журнал, и для меня весьма интересно знать, как они к нему относятся».
Лопатин отвечал по поводу первой книги «Вперед!»: «Энгельс еще не успел прочесть ее, хотя она лежит у него на столе на виду. Насколько я мог понять, он и Маркс относятся с большим уважением и симпатией к Вам лично как к человеку; но им кажется, что Вы вносите в политику какой-то философский эклектизм, распространяющийся и на партии, и на людей. Причины такого мнения слишком понятны».
Да, конечно. Ему так хотелось объединить всех противников самодержавия в единую силу, что он готов был вести переговоры с ними всеми…
Это не означало, что он мог соглашаться с либералами, с теми, кто убеждал себя, что революционный путь безумен и безнадежен. Такой взгляд необходимо было решительно опровергнуть на страницах «Вперед!»,
Нет, заявлял Лавров в своей новой статье «Потерянные силы революции», безнадежны и поэтому безумны попытки либералов опереться на закон и действовать на легальной почве. Он обращался к ним: «Одно из двух: или деятельность ваша и ваших товарищей будет так ничтожна, так микроскопична, что ей мешать не будут, потому что она никому заметна не будет, или она вызовет преследования». Да, вызовет, потому что для закоренелых приверженцев самодержавия «всякая попытка поднять народ в общественном или умственном отношении есть попытка, прямо враждебная существующему порядку, попытка революционная. Для них вы такой же враг, как и мы, даже враг более неприятный, потому что мы, если попадемся, то немедленно подходим под определенный пункт закона, и расправа с нами коротка; против нас нужны только доносчики. С вами же приходится справляться вне закона. Оно, конечно, все равно. За беззаконием никогда в русском царстве дело не стояло, но уже придумывание повода, одного повода, составляет некоторый труд, сам по себе неприятный. Как бы то ни было, ваше осторожное удаление из своей среды всех революционных элементов, ваше тщательное старание остаться на легальной почве нисколько не охраняет вас от преследования наиболее умных дельцов из нашей администрации: они будут вас преследовать, как преследуют наших союзников…»
Эту статью Лавров определил во второй том «Вперед!».
В середине декабря вернулся из поездки домой, на Полтавщину, а затем в Петербург Николай Кулябко-Корецкий.
Еще в августе, перед отъездом из Цюриха, он зашел в Форстхауз и сказал Лаврову, что попытается книги свои и бумаги переправить через границу в Россию с помощью контрабандистов. Если опыт окажется удачным можно будет воспользоваться тем же путем для переправки журнала «Вперед!».
Теперь он вернулся и рассказал: по приезде из Цюриха на австрийскую пограничную станцию Подволочиск он отправился на постоялый двор, а по-местному — в корчму, и откровенно сказал корчмарю, что ему нужно переправить через границу чемодан с книгами, за это оп готов дать вперед двадцать пять рублей. Корчмарь отнесся к предложению как к делу обычному и через полчаса прислал дюжего молодого еврея, который без лишних слов забрал чемодан и двадцать пять рублей, пообещав завтра вернуть чемодан по другую сторону границы, но не в пограничном Волочиске, а немного дальше, на станции Проскуров. Все так и вышло. В Волочиске таможенники напрасно рылись в багаже Кулябко-Корецкого, а в Проскурове на перроне он получил от контрабандиста свой чемодан с книгами.
Воодушевленный удачей, он теперь готов был повторить путешествие через границу Австро-Венгрии и России — между Подволочиском и Волочиском, и его нагрузили двумя тюками нелегальной литературы весом более десяти пудов. В основном это были экземпляры первого тома «Вперед!».
Прошло несколько дней, и в Цюрих поступили плохие вести: Кулябко-Корецкий в дороге заболел воспалением легких; уже больной, он сдал оба тюка контрабандисту в Подволочиске, но договорился, что за книгами в Волочиск пришлет кого-нибудь другого. Добравшись до Киева, он послал в Волочиск младшего брата, а тот не только не привез тюки, но был задержан полицией в Волочиске и через неделю возвращен в Киев под стражей. Тут его отпустили, но оба тюка с книгами надо было считать пропавшими. До слез было досадно.