— Теперь наиболее деятельный член кружка лавровцев в Петербурге, студент-медик Лев Гинзбург, поехал договариваться с контрабандистами в Кенигсберг.
Для второго тома «Вперед!» Лавров писал еще статью о страшном голоде в Самарской и других губерниях. Писал о голоде, вызванном не только неурожаем, но и непосильными податями, выкупными платежами, то есть платой за освобождение крестьян от крепостной зависимости, причем неурожай не освобождал их от платежей. On собирал материал по крупицам — из русских газет, журналов, официальных отчетов — и старался показать, какое бедствие скрывают сухие цифры… Царское правительство ничего не делает для облегчения тягот народа, писал Лавров. Оно, как вампир, сосет его кровь, и вот почему: «Ему необходимо громадное войско. Ему необходимо многочисленное чиновничество. Ему необходимо восточное великолепие двора и царской семьи. Оно перестанет, быть первостепенным хищником в ряду мировых хищников, если оно сделает экономию па войске. One рухнет через несколько лет, если уменьшит расходы на чиновников и на жандармов, на сыщиков и на палачей».
Ну, а что же предпринимает в. борьбе с голодом русское общество? Ведь масштабы этого бедствия достаточно известны. Однако, судя по всему, для реальной помощи голодающим не предпринимается почти ничего. В чем же причина такого бездействия? Лавров отвечал: «…в отсутствии у нас всякой инициативы и в привычке, освященной веками, чтобы за нас и другие думали и другие делали».
Как же трудно это преодолевать!
За несколько дней до нового, 1874 года в Форстхаузе, где уже поставлена была рождественская елка, появился Петр Никитич Ткачев. Этот молодой, но уже известный публицист отсидел около четырех лет в тюрьме, затем был выслан в свой родной город Великие Луки — и оттуда бежал за границу. Ныне Ткачев готов был отправиться в Лондон и там присоединиться к редакции «Вперед!», Если учесть, что авторов журнала можно было счесть на пальцах одной руки, участие известного публициста представлялось чрезвычайно желательным.
Но больше всего Лавров хотел, чтобы к редакции присоединился Герман Лопатин. «Вы меня очень обрадовали, подтвердив, что Вы переезжаете в Лондон, — написал ему Лавров 2 января. — У меня была темная боязнь, как бы Вы не остались в Вашем прелестном, скверном Париже…»
Все-таки Лопатин оставался единственным человеком, который мог его избавить от чувства одиночества…
«Тоска нестерпимая, — признавался Лавров в письме к Лопатину 30 января. — Единственное спасение — работа, но глаза не позволяют работать сплошь, да и мысль не машина…»
Наконец был подготовлен к печати второй том. Можно было покидать Цюрих. Выехали на поезде вчетвером: Лавров, Смирнов с женой и восемнадцатилетняя Варя Переяславцева. Эта девушка приехала из Воронежа в Цюрих учиться, но как раз в этот момент стало известно о предупреждении царского правительства цюрихским студенткам. Ее старшая сестра занималась в Цюрихском университете уже год. А Варя вообще не захотела поступать в этом году ни в какой университет, решила стать наборщицей в типографии «Вперед!», И упросила Лаврова взять ее в Лондон.
По дороге остановились в Париже, где их встретили Подолинский и Лопатин, отвезли в гостиницу.
Подолинский был теперь студентом парижской Медицинской Школы, там же учились две подруги: Зина Копали и Надя Скворцова. Оказалось, ныне в Медицинской Школе занимается пять русских студенток и четыре англичанки, а француженок — ни одной…
Узнав, что Тургенев в Париже, Лавров послал ему записку — написал, что хотел бы встретиться. И Тургенев пришел к нему в гостиницу на улице Гей-Люссак, Это было 20 февраля 1874 года.
Тургенев жадно расспрашивал о цюрихской молодежи, об ее участии в подготовке революционного издания, хотел знать подробности, обстановку. Лавров с готовностью отвечал на все вопросы, и Тургенева особенно взволновал его рассказ о русских студентках, об их самоотверженном труде в типографии, о том, что революционному делу они отдают ие только свое время и свой труд, но в те небольшие деньги, которые получают из дому.
Тургенев вызвался помогать изданию «Вперед!» ежегодным взносом в пятьсот франков. Первые пятьсот франков — на 1874 год — он передал уже на другой день.