«Надуть всех для собственной выгоды, подчинить всех, захватить все для себя одного, высказывать в пламенной речи, в красноречивой газетной статье принципы, над которыми сам смеешься; быть адвокатом чего угодно для достижения личной цели — все это были естественные приемы общества, испорченного в самых своих основах жаждою личного обогащения и лицемерием буквы закона.
Но именно это начало иные представители революционных стремлений вздумали внести в новое, социальное общество, основанное на солидарности…
Эти люди пользовались раздражением приверженцев нового строя против несправедливости старого и выставили начало: все средства годны для борьбы. В эти годные средства они включили обман товарищей по делу, обман народа, которому они будто бы служили…
Редакция «Вперед!» с самого начала признала, что истина и солидарность нового социального строя не может быть основана на лжи и лицемерии, на эксплуатации одних другими, на игре принципами, которые должны лечь в основание нового строя, на овечьем подчинении кружков нескольким предводителям».
Нанести удар по брошюре Ткачева было тем более необходимо, что русской революционной молодежи она могла показаться убедительной. Судя по письмам из Парижа, брошюра Ткачева произвела сильное впечатление на «фричей» — девушек, перешедших из Цюрихского в Парижский университет. Подолинский 10 мая сообщил из Парижа: «Сегодня мы с Г. А., - то есть Подолинский и Лопатин, — дали сильное сражение «фричам» по поводу брошюры Ткачева и надеюсь, что не совсем безуспешно. К сожалению, Ткачева не было, а мы желали дать сражение в его присутствии…»
Подолинский покидал Париж: он кончил курс в Медицинской Школе, долгое пребывание за границей стало его тяготить — потянуло на родину. Он ведь совершенно легально пребывал за границей и так же легально мог вернуться в Россию.
Куда-то уехал из Лондона Сажин-Росс.
Ответ Лаврова на брошюру Ткачева отпечатали также в виде брошюры, в двухстах экземплярах, и разослали в разные города России, Франции, Швейцарии — всем, кто, наверное, прочел брошюру Ткачева и, значит, должен был узнать ответ.
В этой полемике Лаврова поддержал Энгельс, на газетных страницах он отозвался о Ткачеве совершенно беспощадно.
Отклики на полемику доходили еще долго — до конца года. Прислала письмо Лаврову родная сестра Ткачева Софья Криль: «Недавно мне попалась брошюра брата, которая глубоко огорчила меня и возмутила до глубины души». Одним из последних запоздавших откликов оказалось письмо Тургенева: «В Вашей полемике против Ткачева Вы совершенно правы; но молодые головы вообще будут всегда с трудом понимать, чтоб можно было медленно и терпеливо приготовлять нечто сильное и внезапное… Им кажется, что медленно приготовляют только медленное — вроде постепенной реформы…»
В доме на Морэй Род Лавров ежедневно вставал в шесть утра, когда все еще спали, надевал халат и до завтрака писал статьи на самые разные темы для российских журналов, это была работа для заработка.
В восемь утра внизу слышался гонг — это Гертруда, очень исполнительная и опрятная немка, нанятая в прислуги, а вернее — хозяйка дома, оповещала всех, что чай готов. Лавров аккуратно складывал бумаги на письменном столе, надевал повседневный (и единственный) костюм и спускался в нижний, полуподвальный этаж, где полчаса все оживленно беседовали за чаем. Затем наборщики поднимались в комнату на верхнем этаже, где стояли наборные кассы, а он возвращался к себе и принимался за очередную статью для нового тома «Вперед!».
В полдень снова раздавался гонг. Это означало, что в столовой всех ожидал второй завтрак — английский ленч. После ленча Лавров читал письма и газеты, пришедшие с утренней почтой. Редакция получала множество газет на разных языках, и, конечно, с особым вниманием и с тревогой прочитывались известия из России… Затем Лавров писал письма, правил корректуру. Если оставалось время — ложился вздремнуть перед обедом, так как обедали по-английски поздно, в шесть часов. После обеда и до поздней ночи, с небольшим перерывом на вечерний чай, он трудился над своей «Историей мысли», требовавшей еще многих лет усидчивой работы. Уже не раз он спрашивал себя: сможет ли все, за что взялся, довести до завершения, до конца? Приходило в голову сравнение с моряком, который взялся переплыть океан: конечно, переплыть можно, но переплывет ли он? — вот вопрос…
Из дому он почти не выходил. Изредка ездил в омнибусе в центр Лондона — посещал библиотеку Британского музея. Гулять он не ходил никогда, считая прогулки бесполезной тратой времени. И никто в редакций «Вперед!» не позволял себе никаких развлечений: на это не было ни времени, ни денег.