Русский политический эмигрант Элпидин, имевший свою типографию в Женеве, в личном разговоре убедил Лопатина, что Лавров до сих пор в Лондоне имел дело не с графом Потоцким, а с сыщиком Балашевичем, получающим ныне тысячу франков в год от Третьего отделения. Это раскрылось так: в Женеве живет некто Бутковский, недавно Элпидин встретил его, совершенно пьяного, в каком-то женевском кафе и сказал ему, что он прохвост. «Нет, я не прохвост, — ответил Бутковский, с трудом ворочая языком, — я агент Третьего отделения собственной его величества канцелярии!» Элпидин его раззадорил: «Врете, докажите!» Тогда Бутковский спьяну показал бумагу, из которой, между прочим, явствовало, что прежде он был помощником другого агента, Балашевича, когда тот, под именем графа Потоцкого, жил в Париже. То есть еще до того, как обосновался в Лондоне.
Теперь Балашевича-Потоцкого в Лондоне уже не было. Только что, 23 декабря, он уехал в Ниццу, так как чувствовал себя нездоровым и подозревал у себя чахотку. Антикварную лавку свою он закрыл.
Сведения Элпидина представлялись Лаврову неправдоподобными. Он написал Лопатину: «О Потоцком скажу, что он весьма возможно Балашевич, даже что он деньгу наживает всячески, но что он не шпион, это наверно. Если бы он был шпион, то многие наши были бы захвачены, так как он был одним из наших адресатов, по все корреспонденции на его имя, как и все письма, доходили и писавшие не тронуты. Я получил чрез него, я думаю, писем двадцать из России, если не более».
Но затем Лопатин сообщил ему об аресте в Петербурге Александра Кропоткина.
«Ваши известия о Кропоткине меня очень взволновали, — отвечал Лавров, — хотя я тут ни при чем. Я никогда не подписывался даже буквою Л в письмах к нему, из Лондона посылал ему письма разве 3 месяца тому назад. Последнее письмо было послано ему из Лейпцига, предыдущее из Страсбурга (и получено)».
Не знал он, что лондонский адрес некоего Томпсона, предложенный ему Балашевичем-Потоцким еще в апреле, был ловушкой Третьего отделения. Этот адрес, не предвидя опасности, Лавров дал Александру Кропоткину, когда тот уезжал из Цюриха в Петербург.
Ответные письма Кропоткина Лаврову шли по этому адресу и всякий раз прочитывались в Третьем отделении. Но не конфисковывались. Конфисковать письмо означало подвести Балашевича: шпион должен был оставаться в революционных кругах вне подозрений. Балашевич из Лондона подтверждал: «Лавров постоянно получает письма по известному адресу». Ни одно письмо, посланное на имя Томпсона, не пропадало, и в глазах Лаврова это подтверждало надежность адреса, да и самого «графа Потоцкого»…
Когда же Балашевич оставил Лондон, в Третьем отделении решили, что корреспондентов мнимого Томпсона больше незачем щадить. Очередное письмо Кропоткина по этому адресу было прочитано в Третьем отделении и уже не отослано. Кропоткин был арестован. Ловушка захлопнулась…
В конце минувшего года арестован был далеко не один Александр Кропоткин. Из России сообщали, что арестованы почти все пошедшие в народ…
И, пожалуй, самым впечатляющим в газете «Вперед!» в первых же ее номерах, оказался раздел «Что делается на родине», где сообщалось об арестах и обысках в Петербурге и в Москве — все, что становилось известно в редакции. Маркс, которому Лавров посылал все номера «Вперед!», написал ему в феврале: «Что меня более всего заинтересовало, так это статьи «Что делается на родине».
Революционная газета, кажется, была нужнее, чем когда-либо прежде. Когда набирали первый номер, очень хотели выпустить его точно в намеченный срок. Набирали на четырех кассах. Наборные гранки Линев, как метранпаж, вставлял в специальные формы, и два новых наборщика отвозили их на ручной тележке в центр Лондона, на Флит-стрит, в типографию газеты «Daily News» («Ежедневные новости»). В этой типографии по договоренности с редакцией «Daily News» за определенную плату печатался теперь весь тираж газеты «Вперед!», и отпечатанные листы ее отвозились на тележке обратно в Холловэй. Перед выходом первого номера Линев не спал две ночи, но этот номер вышел точно 15 января.
Редакция и наборня работали как часы. Лишь один раз едва не опоздали с выходом номера из-за того, что умерла, не дожив до году, маленькая дочка Смирнова. Лавров не мог не упомянуть о смерти ребенка в письме к Лопатину: «…это маленькое существо расстроило все дела. Я теперь вовсе не знаю, какую программу будет иметь № 6, да и самому очень трудно работать хлопотах, среди расстроенных существ, рядом с горем которому пи помочь нельзя, ни облегчить…»