Летом в Лондоне побывал Сергей Кравчинский, революционер с кипучей натурой и несомненными литературными способностями. У Лаврова сложилось впечатление, что этот молодой человек не имеет возражений против его политической программы. Отношения с членами редакции «Вперед!» у Кравчинского были дружескими.
Он уехал в Париж, а в октябре прислал Лаврову пространное и резкое письмо — ничего подобного Кравчинский не высказывал, пока был в Лондоне. Теперь он писал:
«Мне кажется, что орган, который был бы действительным руководителем партии, должен писаться людьми действующими в России, Заграничный же эмигрантский орган никогда этого не достигнет. Он всегда будет жить задним числом. В самом лучшем случае будет идти позади партии, а никогда не впереди ее. Такова судьба всех эмигрантских органов. Конечно, бывают исключения из этого правила. «Колокол» был одним из них. Но нужен тут особый «дар ясновидения», который составляет удел весьма немногих. Нужно иметь то, что называется революционным инстинктом. Этого инстинкта не выработать никакими усилиями. Это всего менее продукт мысли или логики. Главный источник его — революционная страсть.
Только этот революционный инстинкт может служить путеводной нитью…
У вас этого инстинкта нет. Вы — человек мысли, а не страсти. Ну, а этого недостаточно…
Вы хотите социальной революции в самом полном, самом обширном, одним словом, в самом научном смысле этого слова. Вы ждете того времени, когда русский народ будет в состоянии подняться с ясно осознанной социальной программой самой высшей пробы…
Мы не верим ни в возможность, ни в необходимость такой революции, какой вы ждете, Никогда еще в истории не бывало примера, чтобы революция начиналась ясно, сознательно, «научно»…
Может ли пропаганда образовать хотя бы самое ничтожное революционное меньшинство в народе? Нет, для этого она совершенно бессильна. Прежде всего скажу, что «социалист» еще не значит «революционер», но положим, что каждый социалист — революционер. Спрашивается, много ли мы можем напропагандировать coциалистов? Об этом смешно и спрашивать! Ведь нас ничтожная горсточка…»
Кравчинский ожидал, что вот пройдет в Петербурге большой судебный процесс по делу арестованных пропагандистов и раскроет всем глаза на бесполезность пропаганды в народе и на необходимость перейти к бунту, «Ведь это правительство только сдуру так перепугалось На самом деле мы ничего страшного не сделали. Мы оставили после себя несколько десятков пропагандистов из народа, вот и вся непосредственная польза, которую мел принесли!.. Поэтому всем живым людям, которым дорого дело, а не «спасение души», т. е. удовлетворений разным своим нравственным потребностям, придется либо сложить руки, либо выбрать другой путь». Какой? «…более смелый, более решительный, т. е. путь прямого бунта».
Что на это ответишь?
Лаврова не убедили слова Кравчинского о бесполезности пропаганды в народе, бесполезности убеждающего слова, но особенно задело в письме утверждение, что у него «революционного инстинкта нет». Мог ли он доказать обратное? И возможно ли вообще доказать присутствие в ком бы то ни было такого качества, как революционный инстинкт?
Время покажет, на чьей стороне правда и чей путь вернее ведет к цели…
Он получил только что напечатанный в Женеве первый том первого собрания сочинений Герцена. Подумал: наконец-то, давно пора! Но прочел предисловие — и возмутился.
Предисловие было напечатано без подписи, но можно было не сомневаться: его написал Вырубов. Это ведь он подготовил том к печати. Вырубов без тени сомнения утверждал, будто покойный Герцен «пе был вовсе политическим человеком» и «не дотрагивался до формы правления». Да читал ли Вырубов Герцена с должным вниманием или только перелистывал небрежно?
А ведь кто-то может прочесть предисловие и поверить — авторитетному тону и якобы авторитетному свидетельству!
Надо написать и в ближайших номерах «Вперед!» напечатать статью с иной характеристикой великого Герцена — показать, кем он на самом деле был. «Он выступил передовым политическим мыслителем среди полного заглушения политической мысли», и в доказательство Лавров привел длинный ряд цитат из книг и статей Герцена.
Последняя цитата в этом ряду была ему особенно по душе — слова Герцена собеседнику, что всякий человек моягет «быть незаменимой действительностью», й далее:
«Теперь вы понимаете, от чего и от кого зависит будущность людей, народов?
— От кого?
— Как от кого?.. Да от НАС С ВАМИ, например. Как же после этого нам сложить руки!»