Теперь каждое утро, в девять часов, Лавров выходил из дому, шел по Тоттенхем Корт Род. Направлялся в библиотеку Британского музея.
Улицы пахли морским ветром и рыбой, а читальный зал библиотеки — кожаными переплетами книг. Днем лишь на полчаса прерывал он свои занятия в тишине огромного читального зала, в ближайшей к музею таверне съедал что-нибудь на обед, возвращался в библиотеку, читал и писал до сумерек. Когда начинало темнеть, уходил и дома допоздна продолжал работать за письменным столом.
С миром и людьми его связывала почта. Не виделся он теперь почти ни с кем, разговоры вел в письмах, и долгие дни, а то и недели разделяли вопрос и ответ.
Петербургский журнал «Дело» уже печатал его статьи, без имени автора, теперь из Петербурга сообщили, что в этом журнале ему предлагается регулярно вести научную хронику. Еще ранее получил он предложение снова писать для «Отечественных записок», а также для «Русских ведомостей». Он приободрился. «Значит, у меня 3 тетивы на луке, — отмечал он в письме к Лопатину. — Посмотрим, как они выдержат».
О новом судебном процессе в Петербурге, по делу пятидесяти обвиняемых, он узнал из газет. Среди осужденных на каторгу были и бывшие цюрихские студентки — те самые «фричи», что набирали в типографии первый том «Вперед!»… Софья Бардина, которую он так хорошо помнил, теперь в последнем слове обращалась к судьям: «Преследуйте нас, — за вами пока материальная сила, господа; но за нами сила нравственная, сила исторического прогресса, сила идеи, а идеи, — увы, — на штыки не улавливаются».
Именно так!
И ведь это были не только отважные, но и такие скромные девушки… Не захотели встретиться с Тургеневым потому, что он предполагал увидеть и них черты характера своих будущих героинь, думал написать роман о таких, как они. Теперь об этой несостоявшейся встрече можно только пожалеть, по если роман о них написан не будет, то хотя бы в статье рассказать о них — так, как они того заслужили, — он, Лавров, может и должен.
Как раз в эти дни получил он письмо от Маркса, предлагавшего дать краткую сводку для английской газеты о судебных и полицейских преследованиях в России за последние годы. «Я думаю, что это принесло бы большую пользу», — замечал Маркс.
Лавров откликнулся с величайшей готовностью. Ему понадобилось меньше недели, чтобы написать необходимую статью. Увидев ее потом на страницах газеты и понимая, что статья была напечатана благодаря содействию Маркса, Лавров от души поблагодарил его в письме.
Маркс отвечал 17 апреля: «Меня поистине удивило Ваше письмо. Ведь Вы по моей просьбе взяли на себя труд… и Вы еще считаете себя обязанным мне! Наоборот, я Вам обязан».
А 23 апреля Маркс, видимо желая сделать для него что-то приятное, прислал ему билет в театр на «Ричарда III» — «от имени моей дочери Тусси».
Так Лавров, единственный раз за все время пребывания в Лондоне, побывал вечером в театре. Зато на трагедии Шекспира!
Король Ричард III произносил со сцены знаменательные слова: «Кулак нам — совесть, и закон нам — меч». Этими словами он изобличал себя. Вернее сказать, это Шекспир изобличал тиранов — вот у кого надо было учиться искусству изобличать!
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Он предполагал, что недели через две вернется, поэтому 1 мая выехал в Париж налегке. Но Лопатин уговорил его не возвращаться в Лондон. Уговорил остаться жить в Париже и взялся сам перевезти сюда его книги и вещи, оставленные на Тоттенхем Корт Род. А ведь у Лопатина было достаточно своих забот: он стал уже семейным человеком, и недавно Зина родила ему сына, которому дали имя Бруно.
Чудный человек Лопатин, другого такого не найдешь… Он отправился в Лондон. Оттуда сообщил о своих хлопотах: ему ведь надо было упаковать в ящики библиотеку Лаврова — уйму книг! Рассказал в письме, что Смирнов и Кулябко-Корецкий, бедняги, сидят на одном чае и хлебе. Гертруду им пришлось рассчитать, и куда она теперь девалась, одна с ребенком, — неизвестно. Хотела устроиться помощницей к портнихе — учиться шить.
Лаврову стало не по себе: ведь незадолго до его отъезда из Лондона Кулябко-Корецкий передал ему пособие — четыре фунта за апрель. А самому есть нечего… Лавров немедленно отправил ему письмо. Поручил поблагодарить кружки южные и северные за оказанное временно пособие, но при этом их известить, что от дальнейшего пособия ои отказывается. Он уже может существовать на собственный литературный заработок. Не стал признаваться в письме, что заработок существует еще, так сказать, в перспективе. Не мог же он принимать пособие от своих бывших сотрудников при их нынешнем бедственном положении.