Это письмо пришло как раз в те дни, когда Тургенев вернулся в Париж. 9 апреля Лавров получил от него записку: «Не зайдете ли завтра около 12 часов ко мне покалякать? А есть о чем! Я бы сам к Вам наведался — да подагра опять меня кусает — и, вероятно, я просижу дома несколько дней».
Лавров с трудом дождался следующего дня, пришел в назначенное время.
Тургенев рассказал, что в Москве и в Петербурге принимали его замечательно, всюду чествовали, говорили речи, пили шампанское в его честь. Особенно его тронуло восторженное отношение студенческой молодежи. Про злобный отзыв о нем министра внутренних дел оп тоже слышал, но все, что сказано не в лицо, а у тебя за спиной, можно игнорировать… Но вот о чем он особо хотел сейчас рассказать. В Петербурге он останавливался в Европейской гостинице, и там — это было всего несколько дней назад — ему передали визитную карточку некоего Севастьянова, который хотел с ним увидеться. Так вот, под именем Севастьянова к нему явился не кто иной, как Герман Александрович Лопатин. «Безумный вы человек! — сказал ему Тургенев. — Можно ли так рисковать собой?» Чуть ли не на другой день Тургеневу передала слова одной важной особы о Лопатине: «Недолго ему гулять, скоро его на веревочку посадят». Полиция уже знала, что он в Петербурге! Когда он снова пришел в Европейскую гостиницу, Тургенев взял его за плечи и сказал: «Уезжайте, бегите отсюда! Скорее! Я знаю, я слышал, не сегодня завтра вы будете арестованы!» Но вряд ли Лопатин послушался… А к нему, Тургеневу, приезжал в гостиницу флигель-адъютант и сказал, что его величество интересуются: скоро ли Иван Сергеевич думает отбыть за границу? В переводе на обыкновенный язык это означало: «Убирайся вон». Тургенев уехал.
Его рассказ глубоко встревожил Лаврова, и, когда затем пришло письмо от Зины (не от Лопатина!), он сразу почувствовал: худшие опасения сбылись.
Зина писала: «Герман арестован». Это случилось в пятницу 6 апреля по новому стилю. Он успел снять себе квартиру на Владимирском, она пришла к нему на новоселье — и застала там жандармов, полицию… Ее охватил такой ужас. Потом ее повезли в Третье отделение. «Заставили меня написать всю свою биографию, затем спросили про Германа. Еще во время обыска Герман не нашел нужным скрывать, кто он, так как, по его мнению, бни уже знали и запирательство только усложнило бы дело. На вопрос, зачем он приехал, я сказала, что для меня. Затем мне сейчас велели дать расписку о невыезде из Питера и выпустили меня». На другой день ходила просить о свидании, спросила, где он сейчас, — ответили, что пока оставлен при Третьем отделении.
Все же его перевезли в Петропавловскую крепость. Зина писала: «Свидания тягостны только в том отношении, что не позволяют даже руки подать при встрече». К тому же свидания разрешаются непременно при двух свидетелях — полицейских. «Пожалуйста, передайте все, что я пишу, И. С, Т., - просила в письме Зина, имея в виду, разумеется, Тургенева, — так как я вполне убеждена, что он очень любил Г.»
Неожиданно она получила анонимное письмо. Ей сообщали, что Германа Лопатина. выдал некий господин Воронович.
Да, жил в Париже этот Воронович, он представлялся кaк бывший судебный следователь, уволенный от службы. Говорил, что он человек независимый и со средствами, кутил по ресторанам, выказывал гостеприимство, открыто выражал сочувствие революционерам и готовность помочь. Лопатин, должно быть, ему проговорился, что едет в Петербург… И сразу после ареста Лопатина Воронович исчез из Парижа. Зина сообщила: «Этот господин живет теперь на Галерной улице». Живет себе в Петербурге, и небось его совесть не мучает. Ему хоть бы что!
Осенью в Париже побывал наследник российского престола великий князь Александр Александрович. Его приезд был безразличен Лаврову, но слух о том, что в русском посольстве беседовал с наследником Тургенев, уже заинтересовал, удивил. О чем могли они беседовать? Лавров послал письмо Тургеневу — спрашивал, верен ли слух. Письмо надо было отправить в Буживаль, парижский пригород, где Тургенев обычно жил летом, а в этом году и осенью — видимо, намерен был перебраться на улицу Дуэ лишь к зиме.