Иногда они вместе обедали в одном близком ресторанчике. За столом он шутил, острил — и радовался, когда слышал ее смех.
Перед новым, 1882 годом получил он письмо от группы народовольцев из Женевы: ему предлагалось быть заграничным представителем Общества Красного Креста «Народной воли» — вместе с Верой Засулич, она теперь тоже находилась в Женеве.
После недолгого раздумья он решил, что от такого предложения не должен отказываться. Взялся написать по-французски, от имени Красного Креста, особое воззвание о сборе средств для оказания помощи тем русским революционерам, кто стал жертвой преследований.
Воззвание Лавров начал так: «Граждане, мы с вами — свидетели смертельной борьбы в России, уже несколько лет идущей между правительством, с одной стороны, и теми, в ком есть сердце, — с другой, эти люди поклялись избавить свою страну от давящего ее деспотизма». Далее: «Обращаясь к вам с призывом, мы рассчитываем на вашу преданность делу свободы. Наши страдающие друзья в России заслуживают глубокого сочувствия всех, в ком есть сердце. Придите к ним на помощь. Докажите этим свою солидарность, без нее дело человечества не может быть выиграно».
Воззвание с подписями Лаврова и Засулич было разослано в редакции парижских газет.
Лавров подписал это воззвание, но не брался непосредственно ведать делами Красного Креста. Заниматься распределением денежной помощи должны были другие. Но скоро стало ясно, что больших пожертвований ждать не приходится.
Обращаться за подобной помощью к Тургеневу Лавров считал неудобным. Но хотелось узнать, что думает Тургенев о революционерах теперь, после возвращения из России. Вернулся он в Париж еще осенью, но о Лаврове словно бы забыл, а Лавров не хотел показаться навязчивым. Теперь решился напомнить о себе, и в один сырой и холодный январский день посетил он Тургенева на улице Дуэ.
Тургенев был мрачен. В разговоре прямо сказал, что в ближайшем будущем, он считает, надеяться не на что. Прежде он верил в реформы сверху, но правительство оказалось решительно неспособным па реформы…
— Я с радостью присоединился бы к движению молодежи, — сказал Тургенев, — если бы не был так стар и верил в возможность движения снизу…
Снизу — то есть из народа. Но если в это не верить — на что же тогда надеяться? И как жить без веры и без надежды?
Утром 11 февраля неожиданно и шумно явился к нему на квартиру полицейский комиссар. Он предъявил официальную бумагу.
В ней говорилось, что, поскольку господин Лавров «открыл публично во Франции подписку в пользу русских нигилистов, что составляет факт деятельного участия в политической жизни за границей», и ввиду того, что «присутствие вышеозначенного иностранца подрывает общественную безопасность», предписано Лаврову покинуть французскую территорию в трехдневный срок. Подписал постановление министр внутренних дел Гобле.
Лавров не сомневался, что воззвание от имени Красного Креста «Народной воли», само по себе, никак не могло беспокоить французское министерство внутренних дел. Решение о высылке вызвано, безусловно, закулисными демаршами царского правительства, его посольства в Париже. В прошлом году совершенно так же изгоняли из Швейцарии Кропоткина…
Что ж, придется уезжать. По примеру Кропоткина — в Лондон. Куда ж еще. Но в общем — ничего страшного. Не в тюрьму.
Печально, правда, расставаться с Варварой Николаевной, трудно и хлопотно будет перетаскивать в другой город свою библиотеку… Но унижать себя просьбам об отмене постановления он не станет.
Известие о высылке его моментально попало на страницы газет. Он мог быть только доволен тем, что об этом все узнают. Но вот он развернул свежий номер газеты «Le Gaulois» («Галл»)…Сначала удивился, прочитав сообщение, взятое, можно сказать, с потолка: будто он, Лавров, «во время Коммуны участвовал в защите одного из фортов, попавшего в руки инсургентов». Что ж, ему даже лестно было это прочесть — и стоит ли опровергать? Но дальше в газете утверждалось: «Если Пьер Лавров мог оставаться так долго на французской территории, то этим он обязан был своим почти независимым средствам и особенно покровительству г. Тургенева, который, благодаря своим связям, имел возможность спасти его несколько раз». А вот это сообщение было уже не просто вымыслом, но и открытым ударом по Тургеневу — писатель ставился в весьма затруднительное положение. Он мог теперь либо промолчать и тем самым как бы признать, что газета сообщила правду, либо выступить с опровержением — и тем самым отмежеваться от Лаврова…
Утром следующего дня Лавров поехал к Тургеневу, но дома его не застал. Вернулся к себе и принялся готовиться к отъезду, То и дело в прихожей раздавало звонок: приходили знакомые и незнакомые, выражал свое сочувствие, свое негодование, жали руку, предлагали посильную помощь.