После смерти Тургенева и еще до возвращения Варвары Николаевны оставил Париж Герман Лопатин, друг ближайший, расставаться с которым Лаврову было так печально…
Лопатин решил уехать сначала — ненадолго — в Англию, затем в Россию. Раньше он не хотел связывать себя с «Народной волей», теперь же, когда ее деятельность, после бесчисленных арестов, почти прекратилась, он решил вступить в ее ряды. Можно было надеяться, что его богатый опыт и трезвый подход к революционному делу поможет партии возродиться.
Ускорило отъезд Лопатина еще одно серьезное обстоятельство: он переживал семейную драму и решил расстаться с женой.
На прощанье Лавров просил его писать письма почаще. Пусть переписка хоть в какой-то степени заменит их встречи и разговоры, почти ежедневные в последнее время. Пусть дорогой Герман Александрович не забывает, что в Париже у него остался верный старый друг.
Лопатин выехал 17 сентября поездом в Булонь. Его первое письмо пришло очень скоро с лондонским штемпелем на конверте. Лопатин рассказывал о начале путешествия, рассказывал с обычным юмором. Все же за шутливостью тона угадывалось, что ему тяжело. Он написал, как в Булони пришлось идти ночью, с багажом в руках, добрую версту до парохода. «На пароходе не оказалось ни одной свободной койки, а на палубе ни одной лавки, пришлось провести всю ночь на ногах. Луна светила во всю мочь, но это мало утешало…» Утром 18-го сгустился; туман, из-за тумана дважды становились на якорь у берегов Англии. «Пассажиры начали поговаривать, что между ними наверно есть какой-то несчастливец, и желали утопить его, — невесело шутил Лопатин, — но я не сознался, что я родился и женился 18-го числа…»
Он обещал писать также Марине Никаноровне, и она показала Лаврову письмо Лопатина к ней: «20 сентября, четверг; непроглядный туман, сырость, мрак и прочие прелести Лондона; при этом кашель, насморк, тоска, беспокойство, душевный мрак и прочие прелести душевной непогоды». Главное — в Лондоне Лопатин первым делом пошел н Энгельсу — хотел узнать, что думает он и что в конце своей жизни думал Маркс о перспективах революционного движения в России. «Он тоже считает (как и Маркс, как и я), — рассказывал в письме Лопатин, — что задача революционной партии или партии действия в России в данную минуту… в направлении всех сил к тому, чтобы 1) или принудить государя созвать Земский собор, 2) или же путем устрашения государя и т. п. вызвать такие глубокие беспорядки, которые привели бы иначе к созыву этого Собора или чего-либо подобного. Он верит, как и я, что подобный Собор неизбежно приведет к радикальному, не только политическому, но и социальному переустройству… Он верит, что, раз начавшись, это переустройство, или революция, не может быть остановлено никакими силами. Важно поэтому только одно: разбить роковую силу застоя…»
Мнение Энгельса Лавров считал чрезвычайно важным — вот бы опубликовать это письмо в «Вестнике Народной воли»! Но можно ли его напечатать? — об этом он спросил Лопатина в письме и получил ответ: «Не думаю, чтобы беседа с Энгельсом была удобна для печати. Ведь он говорил со мной как с другом, не подозревая во мне interviewer'a. В этом последнем случае он, конечно, смягчил бы многие выражения, а главное постарался бы обставить их аргументами, которые у меня пропущены».
А еще Лопатин никак не мог собраться с духом и написать большое письмо Зине — объясниться окончательна «За письмо к Зине еще не принимался. Вообще время уходит страшно быстро… Это страшно пугает меня, ибо скоро могут наступить морозы, которые закроют Балтику». И значит, закроют мореной путь в Петербург. А в Лондоне сидеть ему было тошно: «Что за туманы! Что за мрак! Что за грязь! Страсти господни!»
Возвращаться в Париж он решительно отказывался: «…я бы легко мог приехать incognito, но я вовсе не желаю играть дурацкой роли человека, прячущегося от своей бывшей жены. К тому же меня потянет увидеть мальчика… Одним словом, не поеду».
Он написал затем Лаврову о встрече с дочерью Маркса — Тусси! «Я имел несчастье рассказать ей подробно несколько комическую историю с нашим венком. Теперь она не дает мне с ней покою: напиши да напиши ей эту историю для Progress хоть по-русски (я имел неосторожность сказать: «если бы по-русски — другое дело!..» Ну, она и поймала меня на слове). Она говорит все, что ужасно любит Вас, и всегда Вам кланяется. Я от Вас тоже. (Ибо я не Вы и не подсиживаю друзей, дожидаясь специальных распоряжений о таких вздорах)».
Ладно уж, впредь надо будет передавать поклон от Лопатина всем знакомым дамам, за исключением Зины… Лаврову очень хотелось, чтобы все, что он сообщил о Тургеневе в газете «Justice», Лопатин печатно подтвердил на страницах одной из лондонских газет.