Одно обнадеживающее известие Лавров прочел на страницах «Daily News»: Чернышевского наконец-то возвратили из вилюйской ссылки в Европейскую Россию. Но не в Петербург, а в провинциальную глушь — в Астрахань. Под надзор полиции, само собой…
Из Женевы Лаврову прислали 1-й номер «Вестника Народной воли», наконец отпечатанный в народовольческой типографии. В этом номере появилась его статья «Задачи социализма» — за основу статьи взял он свою прошлогоднюю речь в память Парижской Коммуны.
Печататься в Петербурге и в Москве, даже под псевдонимом или вообще без подписи, ныне становилось еще труднее, чем прежде. И неудивительно. Лопатин сообщал: товарищ министра внутренних дел Плеве и начальник Главного управления по делам печати вызывали нынешнего редактора журнала «Дело» писателя Станюковича, и ему было прямо сказано: они «прижимают его журнал за то, что он стал «эмигрантский», но особенно напирали на Вас. Он дал честное слово, что Вы не печатались там более года».
Что же — совсем не посылать теперь статей в Петербург и Москву? Но ведь это означало бы остаться без средств к существованию…
А еще приходила к нему Зина, взвинченная, с красными глазами, принесла свое письмо для бывшего мужа, просила отослать при первой возможности. Как же быть — отсылать или не отсылать?
Лопатин писал чуть ли не с раздражением; «Почему письмо Зины стесняет Вас? Почему Вы не скажете ей прямо, что, узнав о нем, я просил Вас поберечь его, но не высылать мне? Ведь Вы же не обязаны и даже не вправе подносить старому другу такие вещи, которые просто убийственны для него в данное время?»
В письме из Петербурга, помеченном 16 декабря по старому стилю, Лопатин сообщил чрезвычайно важную новость: убит Судейкин, начальник департамента полиции. «Удобства были невероподобные, но дело сделано грязно, — досадовал Лопатин, — благодаря тому, что главное лицо и один из помощников бежали слишком поспешно, бросив настежь двери».
Кто ж это главное лицо? Марина Никаноровна сказала, что это, очевидно, народоволец Сергей Дегаев. Этот молодой человек дважды в минувшем году приезжал в Париж для совещаний с Тихомировым и с ней. Он тогда взялся убить Судейкина и теперь, значит, привел в исполнение вынесенный этой полицейской ищейке приговор.
Прошло всего несколько дней — и Дегаев оказался в Париже. Тихомиров привел его к Лаврову на улицу Сен-Жак и попросил: нельзя ли беглецу остановиться на его квартире? Совсем ненадолго! Дегаев уезжает в Лондон, куда он заблаговременно, еще осенью, отправил из России свою жену.
Лавров принял Дегаева радушно, при первой встрече расцеловался с ним, и гость несколько ночей спал на диване в его кабинете. Невысокого роста, узкоплечий, бледный, с потухшими глазами, он производил впечатление человека загнанного, выбитого из колеи. Но, вероятно, нелегко сохранить душевное равновесие после того, как ты убил человека — хотя бы и начальника департамента полиции…
Лишь по отъезде Дегаева из Парижа Тихомиров и Марина Никаноровна рассказали Лаврову, что это предатель.
Оказывается, год назад, когда сидел Дегаев в одесской тюрьме, Судейкин на допросах убеждал его, что не кому-нибудь, а именно им двоим надо соединиться для великих дел ради великих преобразований в государстве российском, не завися при этом ни от правительства, ни от революционеров. Дегаев поверил! Больше того, он, по словам Тихомирова, «воспарил духом до какой-то восторженности». Он выдал Судейкину всех, кого знал. Судейкин устроил ему «побег» из тюрьмы, Дегаев стал его агентом. Наконец он все же понял, что обманут и стал жалкой пешкой в полицейской игре. Он приехал в Женеву, где в это время находился Тихомиров, и ему покаялся. Тихомиров сказал в ответ, что Дегаев теперь должен Судейкина убить. «А пока, — добавил Тихомиров, — я буду молчать, чтобы не помешать вам совершить свое искупление». Но если не искупит он таким путем свою тяжкую вину, то его предательство будет разоблачено в газетах… Дегаев согласился, но долго откладывал этот шаг. Должно быть, трусил. И вот наконец, с помощью двух народовольцев, подготовил расправу над Судейкиным у себя на квартире (все-таки убил его не своими руками) — и немедленно бежал.