Кто же судит о медицине по приходящему на дом врачу? Поликлиника — тот же полковой медпункт, а врачи — те же санитары на передовых позициях фронта. Их назначение — выяснить, способен ли больной справиться с болезнью или необходимо вмешательство специалистов. Каждый из этих врачей умеет читать электрокардиограмму, давать собственную оценку лабораторным анализам, разнообразие которых непрерывно растет, знает толк в рентгенограмме и способен критически отнестись к заключению рентгенолога. За спиной такого терапевта — лаборатория, оснащенная всякого рода техническими и лечебными средствами, включая электронную и атомную аппаратуру…
Я сделал эту проблему научной темой моей книги «Повесть о несодеянном преступлении». Литературно-художественный сюжет был также отголоском моих наблюдений в научной среде.
Столкновение людей различных нравственных представлений дало мне повод еще раз подтвердить известную истину, что чувство долга и чести — несокрушимое забрало перед лицом врага.
Недобрый человек — прежний друг — лишил свою жертву доброго имени, возлюбленной, которую сделал своей женой, и создал легенду о том, что прежний друг с сырым мясом ввел больному кишечных паразитов и тем погубил его. Жена, поздно разгадавшая мужа, готова оставить дом и уйти к прежнему возлюбленному. Высоконравственный друг не соглашается.
— Потерпите, не вечно же нам с ним воевать… Он не должен меня считать совратителем, способным из мести лишить его друга и жены.
— Что вам до него? — не понимает она. — Он домогается вашей гибели, ссорит с обществом, приписывает преступления… Откуда это ваше христианское многотерпение?
На это следует горькое признание:
— Мои нравственные представления не зависят от человека, с которым свела меня судьба. Я честен и с тем, кто бесчестен, сочувствую тому, кто сам на это чувство неспособен. Мне прежде всего надо с собственной совестью поладить. Она ближайший мой друг, хоть порой и неважный советчик…
На вопрос председателя суда, почему он не укажет на истинных виновников смерти больного, следует ответ:
— Не в моих правилах ставить в трудное положение ничтожных людей, не в них ведь дело…
— Но вы могли бы пригвоздить их к позорному столбу.
— Не в моих правилах также пользоваться средствами наших врагов.
Ко мне кто-то робко постучался. Я пригласил войти. Стук повторился. Я открыл дверь и увидел незнакомого человека.
Он извинился за беспокойство и продолжал оставаться на веранде, не проявляя желания войти.
— Простите, — начал он, — я узнал, что вы здесь, в Доме творчества писателей, и мне захотелось познакомиться с вами. Я читал ваши книги, много слышал о вас…
Он назвался профессором Аршавским Ильей Аркадьевичем, заведующим лабораторией Института экспериментальной медицины. Через некоторое время мы расхаживали уже по аллеям Коктебеля и вели оживленную беседу.
Надо отдать справедливость моему собеседнику, он владел искусством так скучно преподносить интереснейшие мысли, что слушать его становилось тягостно. Мы снова встретились в Москве, но я к тому времени успел ознакомиться с трудами ученого и мог бы о них больше и интересней рассказать.
Любопытные открытия начались наблюдением над первыми шагами ребенка, когда его частое дыхание и кровообращение начинает снижаться. К трем годам этот ритм снизится вдвое, а позже станет еще реже. Словно учитывая, что для становления на ноги нужны дополнительные усилия, природа ослабляет напряжение сердца и легких.
Свойственна ли эта закономерность и животным? Опыты подтвердили, что щенки в лаборатории, как и дети в клинике, рождаются с крайне частым дыханием и напряженным кровообращением. Состояние улучшается, как только щенки становятся на ноги. То же самое наблюдается у зайцев, кошек, лошадей и многих других. Животные, рождающиеся зрелыми, способными двигаться сразу же после рождения, расстаются с напряженным дыханием и кровообращением с первого же дня. Дети, перенесшие полиомиелит и ни разу не вставшие на ноги, навсегда сохраняют ритм сердечных сокращений и дыхания первых дней жизни.
Не правила, а исключения приоткрыли одну из удивительных тайн природы. Так, у кроликов и зайцев, видов столь близких друг к другу, ритмы сердца и легких различны. У кроликов они крайне учащенны, а у зайца умеренны. Морские свинки, крысы, мыши, кролики и низшие обезьяны всю жизнь сохраняют напряженное дыхание и кровообращение. У лошади и верблюда сокращения сердца вдвое медленней, чем у коровы, и само сердце значительно крупней. У слона весом в пять тонн ритм сердца и дыхания вдвое ниже, чем у лошади и верблюда.