И у колыбели ребенка, и в клинике, и в лаборатории ученый домогался узнать: нельзя ли приучить организм обходиться немногим, сокращать свои нужды, когда кислорода мало или вовсе его нет? Четыреста кубических сантиметров — жизненный запас, а если приток воздуха не на минуту, а на пять остановится, неужели погибать?
Случилось, что профессор и научный сотрудник были завалом отрезаны в шахте от внешнего мира. Нависла угроза задохнуться от газов, выделяемых почвой. Первой жертвой должен был стать страдающий одышкой профессор, и именно он проявил душевную стойкость и мужество. Ученый внушил помощникам, что каждый должен изучать свое самочувствие до последнего вздоха. «Не нам, другим эти записи пригодятся», — напутствовал он их. Лишь один из помощников отказался исполнить свой последний долг. Он симулировал отравление, обрушился упреками на профессора, затеявшего опасную экспедицию, и изнемогал от страха. Этим малодушным человеком оказался тот, кто не раз побывал в опасных экспедициях и дважды — на вершине Эльбруса, где кислорода не так уж много…
Неуязвим был старый больной ученый, его в эти часы поддерживало чувство долга. Ни силы, запрятанные в мышцах, ни трезвый ум не идут в сравнение с волей, направленной на выношенную в муках цель.
Связующие нити между телом и духом были найдены: мышцы и рассудок сильны и непобедимы, когда их покоряет всесильная мечта.
Когда завал был устранен и группа выбралась наружу, спортсмен — научный сотрудник смущенно заметил профессору:
— После того, что произошло, мы с вами, вероятно, работать не сможем.
— Почему? — удивился ученый. — Ничего порочащего вас мы не увидели, именно таким я вас и представлял себе. Теперь, когда мы ближе узнали и глубже заглянули в души друг другу, нам с вами только и работать.
Книга была закончена, проследовала своим путем к печатному станку, а мысль не унималась. Из двух ли начал — плоти и творческой мечты — слагается наша деятельность, только ли из них? А талант? Не в нем ли главная суть? Все поражающее наше воображение, прекрасное и величественное мы кратко именуем дарованием. Нам не мешают восхищаться чудесным творением недобрые слухи о душевных качествах творца. Мы охотно прощаем признанному таланту то, что привыкли осуждать в других.
Не слишком ли много уделяем мы внимания таланту — понятию, не доступному анализу, а следовательно — нашему разуму? Кто и где определил его сущность, где грань, разделяющая средние человеческие способности от более высоких, дарованных природой?
Люди, щедро наделяющие этим лестным эпитетом художников, музыкантов, литераторов и ученых, несправедливы к тем, кто трудом и смекалкой создали и обогатили современную цивилизацию. Не сотворена же она талантами, не их усилиями единственно увенчано благополучие человечества.
Вопрос этот часто вставал предо мной, и не раз приходилось теряться в догадках, к какому разряду отнести оригинального, трудолюбивого и проницательного человека, сильного искусством действовать наперекор общепринятым представлениям, лепить и переделывать творения природы на свой лад.
Я знал человека, у которого пчелы и крысы стали помощниками в его сложном селекционном труде.
На опытной станции были более и менее благополучные сорта слив. Одни цвели одиннадцать дней — и как раз в пору дождей и туманов, когда нормальное опыление невозможно. Был и другой сорт, который опыляется при любой погоде и плодоносит в срок. Сорта переопылили, и полученные косточки гибридных сортов посадили в почву. Десять лет спустя созрела слива со всеми добрыми качествами родителей. Предстояло размножить новый сорт, отобрать лучшие плоды и высадить их косточки. Это оказалось делом нелегким, почти неосуществимым. Ни одна химическая лаборатория не оценит так качество плода, как человек. Только пробуя сливу на вкус, можно решить, какая действительно лучшая, а много ли их перепробуешь…
Изобретательный плодовод нашел себе помощников. Он заметил, что пчелы стаями налетают на дерево и оставляют на ветках оболочку и косточку. Этим химикам он предоставил отобрать лучшую сливу.
Пчелы потрудились на славу, плодовод остался ими доволен.
В другом случае предстояло отобрать новый сорт тонкокорых и маслянистых орехов. Химические средства науки для этого недостаточны, а человеку такой труд не под силу. Чтобы опробовать орехи из четырех тысяч кустов и к сроку отобрать необходимое количество, приходилось бы отведать до пяти килограммов в день.
Тем временем крысы подобрались к орехам на чердаке и стали лакомиться ими. Что удивительно — зверьки предпочитали содержимое одних мешков и не касались других.