***
Большая часть февраля прошла так же незаметно, как предыдущие месяцы. Я ела в одиночестве, затем шла на занятия с Ирен. После первого экзамена никаких тестов не последовало — либо так и было спланировано, либо Генри попросил ее об этом.
Единственным развлечением было время с Генри. Наша беседа в Подземном мире стала негласной точкой отсчета, и хоть вечера с ним были лучшей частью моих дней, это не заглушало мою неоправданную обиду. Он в открытую высказал свои желания, и я должна уважать их. Мы не могли быть вместе, но с каждой встречей я чувствовала, что влюбляюсь все больше и больше, скатываясь в место, где слово «любовь» было синонимом боли.
Каждый взгляд, каждое касание, каждое прикосновение губ, каким бы невинным оно ни было… как он мог говорить, что хочет только дружбы, и при этом относится ко мне, как к своему партнеру? Как будто хочет, чтобы я стала его женой? Я ничего не понимала и со временем запутывалась все больше. Я не знала, что значит любить, но к концу зимы почувствовала, что никогда еще не была ни с кем так близка, за исключением мамы. Находиться на расстоянии от него было действительно больно, но иногда, когда он рассказывал о своей жизни до меня, о Персефоне, я испытывала настоящую агонию от нашей близости. Тем не менее, моя с ним дружба была настолько крепка, что казалась самым естественным явлением в мире. Он был лучшей кандидатурой, чтобы провести вместе остаток жизни, сколько бы боли это ни приносило.
Настал март — последний месяц испытаний. С одной стороны, я испытывала возбуждение при мысли, что смогу уйти и снова увидеть мир; с другой — я знала, что меня ждет по уходу. Если повезет, у меня останется один последний день, чтобы посидеть рядом с мамой и поговорить с ней, хоть и не факт, что она сможет меня услышать. Затем, когда я попрощаюсь, она умрет. Я начала подготавливать себя к суровой реальности, несмотря на то, что противилась ей, как раньше. Как я вообще могу с ней попрощаться?
В начале месяца Генри встретился с советом. Мне запретили идти — не хотела встречаться с Джеймсом, — и я решила развлечься, играя с Пого в зелено-золотой комнате. По моим подозрениям, встреча касалась моих тестов и того, что они приостановились после Рождества, но я решила не спрашивать об этом. В одном можно быть уверенной: ни одна девушка не заходила так далеко, как я, и с каждым днем опасность возрастала. Если только это не Джеймс убивал их. Но, как бы я на него ни злилась, я отказывалась верить, что он способен на подобное. Кто бы ни был убийцей, он все еще бродил на свободе, выжидая подходящего времени.
— Думаешь, он еще вырастет? — спросила Каллиопа, пока мы ждали возвращения Генри. Она почесала Пого по розовому животику, и он вывалил язык, наслаждаясь собой.
— Сомневаюсь. Он не особо вырос за последнее время.
— Ты заберешь его, когда уйдешь?
Я пожала плечами.
— Возможно. Пока не решила. Наверное, здесь ему будет лучше, не так ли?
Не успела она ответить, как дверь открылась, и в комнату ворвался холодный поток воздуха. Каллиопа встала, еле держа на руках песика, а я обернулась через плечо. В проеме стоял Генри, ярость волнами исходила от его тела.
— Мне… мне надо идти, — сказала девушка, впихивая мне Пого и спешно выбегая из помещения. Проходя мимо Генри, она одарила его странным долгим взглядом, но промолчала.
Прошло несколько напряженных секунд, прежде чем он заговорил:
— Мне нужно, чтобы ты перестала есть.
Прижав Пого к груди, я присела на один из диванов.
— Почему? Я люблю поесть. Это важный процесс выживания, знаешь ли, и в отличие от вас, мне стоит об этом беспокоиться.
— Здесь тебе не нужно есть, — Генри закрыл дверь и подошел ко мне, но не стал опускаться на диван. — Это не является необходимым, и ты должна адаптироваться.
Я медленно опустила Пого, и тот как по команде забежал за диван. Я же, по глупости, осталась на месте.
— Я люблю еду. У меня нет лишнего веса, и я не вижу здесь проблемы.
В глазах Генри бушевал серый шторм, пробиравший меня до дрожи.
— А как же Каллиопа?
— А что с ней?
— Каждый раз, когда ты садишься за еду, ты подвергаешь ее опасности.
Я уставилась на него.
— С твоей стороны очень грубо использовать этот аргумент против меня! Что я могу ответить?
— Это правда! — пылко продолжал парень. — И я бы предпочел, чтобы ты ответила, что это достаточно большой стимул, чтобы ты перестала есть.
Я сжала челюсть.
— С чего вдруг ты поднял эту тему?
Он закрыл глаза, между бровями пролегла глубокая складка. Никогда не видела его таким расстроенным, даже когда убили Ксандера. Но речь о еде. С чего такой переполох?
— Это испытание, — тихо сказал он, будто не хотел, чтобы кто-то услышал. — Если ты не перестанешь есть до решения совета, то провалишь его.
Отказ от еды — это испытание?!
— Какого же рода этот тест? — выпалила я. — В чем его смысл? Посмотреть, смогу ли я заморить себя городом, пока не стану настолько тощей, что умру, как только выйду отсюда?
— Чревоугодие, — перебил меня Генри, и я закрыла рот. — Они хотят посмотреть, как быстро ты адаптируешься. Вот, на что тебя тестируют. Не кричи на меня, Кейт. Это не я решаю, какими будут испытания.