— Я собирался сдаться, — перебил он. — Каждая девушка проваливала испытания еще до их официального начала, а если они и показывали некие продвижения, то сразу же умирали. Теперь мы знаем, в чем была причина, но я не могу передать тебе словами, как больно мне было наблюдать за смертями этих юных женщин, зная, что это моя вина. Я не мог ставить под угрозу кого-либо еще и собирался положить конец испытаниям.
— А я настаивала, чтобы он продолжал искать, пока не останется времени, — сказала мама. — Мы нашли компромисс. Персефона… — что-то в ее лице изменилось, и на долю секунды я увидела стыд. — Персефона была моей дочерью. Твоей сестрой. Это моя вина, что она была несчастна, а впоследствии и Генри.
— Ты не виновата, — тихо и уверенно заявил он. — Вина лежит только на мне. Это я не смог сделать ее счастливой…
— Начнем с того, что именно я свела вас вместе, — вставила мама. — Не спорь со мной, Генри. Серьезно.
Он замолчал, но мне показалось, что на его губах промелькнул намек на улыбку.
— Как я и говорила, прежде чем меня грубо перебили, — она провела рукой по моим волосам, и я поняла, что она всего лишь шутит. — У тебя всегда был выбор, милая. Если бы ты не захотела этого делать, мы бы приняли твое решение и продолжили поиски. Ты всегда контролировала свою жизнь — мы лишь предложили тебе новые возможности.
В моем горле появился комок, стоило представить, как бы все сложилось, если бы я не согласилась.
— Почему ты не сказала мне раньше?
— Это дало бы тебе несправедливое преимущество. Решение должно было быть исключительно твоим, а не сделанным под моим влиянием или автоматически откинутым в сторону, потому что ты знала, во что ввязываешься. Кроме того, — нежно добавила она, — даже если бы я тебе сказала, ты бы мне поверила?
Конечно же нет. Когда я выйду в реальный мир, кто поверит, если я расскажу, где проводила зиму? Никто в здравом уме, это точно.
— Эдем вообще существует? Все в нем, даже Ава и Дилан… они входили в часть плана?
— Существовал лишь те две недели, что ты там жила, — вклинился Генри. — Если ты решишь вернуться на место, где раньше был город, то увидишь лишь поля и деревья. Прости за этот обман.
Я поджала губы, пытаясь придумать достойную речь, а не лепет обиженной двенадцатилетней девочки.
— Просто… больше так не делайте, ладно? — я переводила взгляд с него на маму. — Больше никакой лжи и недоговорок.
К моему удивлению, мама рассмеялась, но смех показался мне неродным. Он состоял из странной комбинации звуков — булькающего ручья, стрекота сверчков и, каким-то чудом, первого дня весны. Невероятно!
— Конечно, — сказала она, да с такой любовью в голосе, что она наполнила меня и облегчила боль на следующие пару шагов. — Итак, прежде чем мы перейдем к теме свадьбы… У тебя есть еще какие-то вопросы?
Свадьба. Мне сдавило горло, лишая возможности говорить.
— Да, — прохрипела я. — Что это за имя для богини такое — Диана?
Она снова рассмеялась, и мне стало легче.
— Элла не сильно обрадовалась, когда я решила взять ее римское имя, но ей оно не нравилось, а вот мне давно приглянулось. Спустя многие годы все мы почувствовали необходимость в новых именах.
— Которые будут совпадать с местом и временем, в котором мы живем, — сказал Генри. — Мы — самые известные боги в греческой мифологии, и все знают нас по греческим именам.
— Но настоящих у нас нет, — кивнула мама. — Мы были созданы до их появления.
— И продолжим жить после их исчезновения, — закончил Генри.
Мама покосилась на него.
— По крайней мере, некоторые из нас.
Ее слова напомнили мне о Джеймсе, и как бы я ни старалась не думать о нем, он упорно продолжал маячить у меня перед глазами.
— Значит, вы действительно олимпийцы?
— Все тринадцать, — ответила мама. — Плюс Генри, когда он в хорошем расположении духа.
Тот хмыкнул, а я нахмурилась, пытаясь разгадать эту загадку.
— Тогда… кто есть кто? В смысле, я знаю кто вы двое, Аид и Деметра… а все остальные?
— То есть, ты еще не догадалась? — спросил Генри. Я окинула его злобным взглядом.
— Не все мы всеведущи, знаешь ли.
— Как и мы, — в его глазах вспыхнули искорки веселья.
Я закусила губу и призадумалась.
— Наверное, я смогла бы угадать, но не всех, — я покачала головой. — Олимпийцы. Это… — Невероятно. — Могли бы и предупредить!
Должно быть, мой голос прозвучал более недовольно, чем я планировала, поскольку мама обняла меня крепче и закопалась носом в мои волосы.
— Как бы меня ни звали, и кем бы я ни являлась, я все равно твоя мама и очень-очень тебя люблю.
Я кивнула, но не смогла ничего ответить. Она была моей мамой, но ее смех не звучал, как лучи солнца. Моя мама пожертвовала ради меня жизнью, а то, что от нее осталось, было хладным и неподвижным. Это же создание было теплым, веселым и куда более сильным, чем когда-либо буду я.
— Пойдем, — позвал Генри, явно почувствовав смену моего настроения. Мы остановились перед роскошными резными дверями, изображающими Землю и подземный мир. У меня перехватило дыхание. Это была спальня Персефоны.