— Вот и говорю, что провинилась, — повторила она очень отчетливо. — Провинилась двояко. Каждый на посту, бригадир ли, директор ли, должен себя блюсти так, чтобы к нему никакая соринка не прилипала. Известно, что и соринку замечают. Даже тот заметит, у кого, по пословице, бревно в глазу… Виновата также, что не добивалась нормального снабжения для бригады, не только ритмичности поступления деталей, но и бытового снабжения. Ведь тот же моток провода где купишь? Или тот же электрический кофейник. В центр города ехать? Или, может, даже в Москву? Завком и партком должны продумать, чтобы сами производители могли покупать свою продукцию без всяких очередей. И особенно виновата…
Лаврушина замолчала, не кончив фразы. Олег Сергеевич терпеливо ждал.
— Особенно виновата в отношении единовременного пособия для Бобровой и для Пуховой. Им пособие было не нужно… — Александра Матвеевна повернулась к секретарю парткома и, увидев недоумение на его лице, закончила: — Ну, значит, об этом нечего говорить!
Недоумение отразилось и в молчаливом ответе Олега Сергеевича: он кивнул и пожал плечами. Очевидно, пособие было нужно Бобровой на повторение курса лечения. И Елизавету Архиповну Пухову, старейшую монтажницу, Олег Сергеевич вспомнил сейчас. Нездоровая полнота у женщины. И ей пособие было нужно. Олег Сергеевич вздохнул: строга Лаврушина! К себе строга и ко всем вокруг! Что же касается парадоксов в бытовом снабжении рабочих, права. Он сам собирался поговорить об этом с председателем завкома.
— Давайте, Александра Матвеевна, начнем с вами новый этап вашей деятельности на посту бригадира и в самое ближайшее время решим важные вопросы, которые вы поднимаете!
— Пусть Дерюгина работает… Пусть она поработает, подумает. Да и мне самой надо подумать. Не только моток провода да кофейник. Другое тоже правда, только в другом я не виновата. Начисляла я, учитывая побочные показатели: экономию металла, экономию электроэнергии. Ольга Владимировна говорит, что неправильно, да ведь это заведено не только у нас на заводе — повсюду так! Может, недообъяснила я бригаде?.. Понять мне надо — почему затеяли они голосование. Нет, Олег Сергеевич, не только ребячество тут! И еще есть у меня груз на душе… Пособия, о которых вы, как видно, ничего толком не знаете.
Лаврушина провела рукой по лбу. И, может быть, потому, что этот жест ее, усталый и женственный, казался гораздо более естественным для нее сейчас, чем старательная прямота ее плеч, Иванов постеснялся донимать ее расспросами, в чем же дело.
«А все-таки такую не согнешь!» — подумал он, глядя вслед уходившей Лаврушиной.
— Почему не дали Лаврушиной машину доехать домой? — вместо приветствия спросил с порога Черенцов. — Я увидел ее, когда уже отослал свою… По-моему, нездорова Александра Матвеевна.
— Сейчас догоним, сделаем машину!
Секретарь парткома быстро вышел. А Виктор Дмитриевич стал листать подшивку многотиражки, лежавшую на столе.
Хотя в только что сделанном замечании никто не заметил бы ни упрека, ни раздражения, Черенцов был не в духе. Разговоры о смещении Лаврушиной дошли до обкома партии. Черенцов решил лично выяснить, что произошло. Но поездка на завод, хотя и необходимая, была внеплановой, теснила другие дела… Москва вызывает на совещание. Надо готовиться, проанализировать серьезные проблемы, которые поднимает хотя бы, например, Озолов, — о более полном и последовательном использовании «рычага планирования»… Черенцову случалось — и не где-нибудь, а на больших совещаниях — сталкиваться с профанами, наивно вопрошающими: «Почему вы так терпимо относитесь к авралам? Все же совершенно ясно! Авралы — бедствие. Их нужно ликвидировать — и дело с концом! А вы, рассуждая о них, создаете надуманные конфликты». — «Сам не понимаю, почему мы столь терпимы. Объясниться бы надо по этому вопросу, и все тут, — сдержанно высмеивал в таких случаях собеседника Черенцов. — И ведь сколько лет уже благожелательно относимся к авралам! С тридцатых годов, ай-яй-яй!!»
На этот раз, собираясь на совещание в Москву, Черенцов готовился настаивать на еще некоторых коррективах к планам заводов-поставщиков.
Времени, как всегда, было в обрез, а тут…
Виктор Дмитриевич листал подшивку сначала рассеянно, потом все более внимательно.
Иванов, возвратясь, застал В. Д. (так называли Черенцова на заводе) погруженным в чтение.
Черенцов любил этот завод, на котором вырос, с цехами которого он в первый год войны, по решению партии, отправился в Тагил. Там однажды стоял он на берегу Тагила. Бурная река, полноводная. Мчится, сдвигая каменюги, пытаясь размыть лесистые берега. Корпуса завода почти скрыты соснами, вольно касающимися неба. На заводе у парторга Черенцова было немало проблем. И придумалось ему сравнение, не забытое до сих пор: руководить людьми — значит прокладывать русло, а река потечет!.. Если даже ливни вытолкнут ее из берегов или засуха сожмет, все равно: было бы русло — река в него вернется! Черенцов старался «прокладывать русло» спокойно, продуманно: часто приезжал на завод к директору, К секретарю парткома, в цехи. Его давнее знакомство с Ивановым (даже жили они в одном доме, на одной лестничной площадке) многие считали дружбой. Олег Сергеевич на заводе всегда держался с В. Д. подчеркнуто официально, но был так исчерпывающе правдив, как обязывает только настоящая дружба. Черенцов знал, что скрупулезная точность и правдивость Олега Сергеевича не раз вызывали неудовольствие директора завода.