Ольга совершенно не умела разговаривать по телефону на личные темы — нелепо запиналась, теряла нить мысли («теряла доску», как, используя терминологию шахматистов, шутил Рубилин). Наверно, потому, что ни в детстве, ни в юности телефона дома не было, в целом квартале, где жила Ольга, был всего один телефон-автомат, да и тот постоянно портился. Потом в обкоме комсомола, где она работала, личные разговоры по телефону считались неуместными. (Лишь однажды, в дни войны, случился у Ольги такой коротенький разговор с Андреем Ваграновым.) А из Индии звонить в Советский Союз по личным делам (занимая драгоценную радиосвязь) было вообще немыслимо.
Но сегодня из-под спуда лет и привычек выбилось удивительное желание позвонить дочкам (знала, что обе в этот час должны быть у нее дома). Позвонила и услышала почти одинаковые испуганные возгласы сначала одной, потом другой:
— Мам! Ты? Что случилось?!
— Ой, что ты, мам! Случилось что-нибудь?!
Засмеялась:
— Просто я вас, девочки, очень люблю!
В бюро цеховой экономики Ольга вместе с Милочкой Дорофеевой проверила, когда в последний раз пересматривались нормы по основным видам продукции аппаратного цеха. Впрочем, Милочка еще до того, как раскрыла папки с документами, дала точный ответ:
— Три года назад. Это еще хорошо, Ольга Владимировна. Плохо то, что у нас в цехе более пятидесяти процентов норм — опытно-статистические, проще говоря, «с потолка», сами знаете, Ольга Владимировна… А нормы большинство рабочих перевыполняет!
— Милочка! Да ведь мы забываем, что главный показатель не то, насколько перевыполнены нормы! — воскликнула Ольга. Ей показалось, что вся многогранная жизнь цеха привела ее к этому простому выводу. — Сколько собрано контроллеров или панелей — вот что важно, вот где главный показатель! — И убежденно повторила: — Реальная продукция — вот главный показатель!
…Незадолго до конца рабочего дня Пахомова снова подошла к участку монтажниц. На нее не обратили внимания: очередной простой был ликвидирован, бригада привычно торопилась наверстать упущенное время.
Вопреки странному душевному противодействию Ольга залюбовалась Марьяной Крупицыной: у той раздувались чуть-чуть вывернутые ноздри, пылали щеки (казалось, она раскраснелась от удовольствия), а яркие провода, которые Марьяна легко и уверенно укладывала на панель, были похожи на живые гибкие кровеносные сосуды.
Потом Ольга стала смотреть на нового бригадира, Юлию Дерюгину, и обрадовалась тому, что в трудовой повадке Юлки и Александры. Матвеевны было нечто родственное: «сосредоточенность движений и мысли» — так определила Ольга главное, характерное для обеих монтажниц. Но не все в бригаде работали так.
Ольга смотрела на хорошенькую монтажницу, жующую что-то. Девушка явно выбилась из быстрого ритма работы. Она установила прямо перед собой контроллер, видимо запоздало доставленный сюда с участка Веприкова, и вся изворачивалась, стараясь дотянуться до противоположной стороны аппарата. Никто не замечал неуклюжести молоденькой работницы. Никто, кроме Дерюгиной. Ольга увидела, как та встала со своего рабочего места, подошла к девушке и — одно движение, один жест — поставила контроллер по диагонали. Девушка понимающе закивала и обрадованно сунула в рот еще порцию «перекуса».
Ольга улыбнулась. Жест Юлки ее обрадовал, наверное, не меньше, чем девушку-монтажницу.
Глава 12
Наверное, поклонение силе, мужественности, тоска по идеалу у женщин в крови. С годами может появиться усталость чувств, умудренность жизнью, мы можем потерять доверчивость. Но порыв, устремление к идеальному герою никогда не пропадают.
Наверно, Ольга могла бы отнести эти строчки к себе, вычеркнув только слова об усталости чувств, о потере доверчивости и особенно об умудренности жизнью.
Нет, она не устала ждать личной встречи с ее идеальным героем и не потеряла веры в него. «Умудренности жизненной, — думала она, — к счастью или к сожалению, не знаю, я тоже не набралась».
Вернее, Ольга не устала ждать до самой последней минуты. Но вот, потянув на себя высокую — прямо под его рост — тяжелую дверь, она встала на пороге его рабочего кабинета. И тут ей показалось — на миг, на какое-то время, — будто она долго-долго брела по пустыне, будто губы у нее запеклись, в горле пересохло — и вот наконец пришла, что она наконец дома в этом аскетически строгом рабочем кабинете с портретом Ленина над письменным столом. Сбылось давнее обещание апреля, данное под гулкий полновесный бой кремлевских курантов: «Мы еще с тобой обязательно встретимся».