«Ну что, доктор, я вам говорил! — встретил в вестибюле меня, радостно улыбающийся, Шнауцер. — Зайдите ко мне! Силке, приведи-ка мне секретаршу! Она теперь, как председатель Совета, имеет право его распустить! А нам с доктором, кофе принеси! Пейте, доктор, вот вам и со сливками, вот вам и с сахаром — берите!».
«Ну, как дела в твоём профсоюзе?» — спросил весело Шнауцер у Пирвоз. «Соответственно обстоятельствам», — уклончиво промямлила Пирвоз. «Ну что, давай, ты председатель, нет уже двух у тебя членов, а завтра и Ганзен уйдёт! Распускай свой Совет!» — сказал ей, смеясь, Шнауцер, не предлагая сесть. Пирвоз стояла у двери. «Нет, это сейчас невозможно», — произнесла тихо Пирвоз. «Как, невозможно?!» — возмутился Шнауцер её наглости. «Так ведь это неплохое и нужное дело», — вновь промямлила Пирвоз. «Что! — заорал Шнауцер. — Ты что несёшь! Я их разогнал, а ты! Rat (совет) тебе нужен! Ты что это себе такое позволяешь! А ну-ка, объясни почему!» — стукнул по столу Шнауцер так, что кофейные чашечки зазвенели, а Пирвоз, как собака присела на задние лапки у порога на корточки, как на парашу! Шнауцер поднялся из-за стола, и стоя над ней, как бы рассматривал, что она сделала! «А ну-ка, пошла вон!» — предложил он Пирвоз, которая как собака, не вставая на ноги, так же на корточках выползла за дверь. «В чём дело, доктор?! — спросил у меня удивлённый Шнауцер. — Что этому говну нужно?! Что ей власти захотелось, наверное!».
«В связи с убытием из состава Совета трёх членов, на своём внеочередном заседании Совет постановил: «самораспуститься!» — висело объявление на следующий день на доске объявлений. «Значит, и фрау Ганзен ушла!» — понял я.
«Пусбас», — представилась на очередной утренней конференции пятидесятилетняя коренастая, коротко подстриженная, но в юбке и кофточке с обилием деревянных и прочих украшений на шее, вновь принятая врач. Заместитель главного врача Пиппер смотрела на неё с гордостью. «Это её кандидатура», — понял я. «Facharzt — специалист общеврачебного профиля, — указала она на Пусбас и добавила для меня: — Она тоже делает иглоукалывание!». «Нет, нет, я только пару семинаров прослушала», — поправила её Пусбас. «Он у нас этим занимается», — неохотно указала на меня Пиппер. «Ой, как интересно будет посмотреть!» — с надеждой, глядя на меня, произнесла Пусбас. «С удовольствием, — без энтузиазма ответил я и подумал: — Не учи врага своего — ремеслу своему!». Эта понимание у меня с детства, она внутри меня, не знаю, кто или что во мне это говорит — предупреждает! Понятно, что это в генах! — Немцы любят подглядывать, — вспомнил я весь свой предыдущий опыт в Германии, — но сами при этом ничего стараются не показывать, если есть что показать!». Вспомнил уже первое знакомство со здравоохранением в Германии в клинике Бюргерхайма, где погостил полтора месяца, больше не позволили и ничего не показали! Даже ультразвуковую диагностику, когда подглядывал не получал никаких вразумительных ответов, всегда было чувство, что путаюсь под ногами! А полуяпонка — врач практикантка, от «учительского тела» — зав. отделением, меня оттесняла! Своими вопросами старалась его отвлечь, зато купила иглы за свои деньги, чтобы подсмотреть, как я колю.
На очередном Teamsupervision (супервизион команды) все мрачно молчали. «Я многих уже не вижу», — произнёс после томительного молчания тот же усатый супервизор. «Да», — траурно согласились уцелевшие недобитки. «А куда они делись?» — риторически поинтересовался супервизор. «Изгнали из наших рядов», — заявили гордо, уцелевшие от репрессий. «Что меня больше всего поразило, друзья их ещё добивали, втыкали свои ножи! Добивали, как бы уже убитых, наносили им удары в спину! — как реквием пропела танцовщица Роллике. — Это мне напомнило картины, которые нам показывают из нашей истории — как нацисты евреев убивали. Так и здесь, убили как бы евреев», — и она заплакала. «Вот те на! — подумал я. — Вот это сравнение! И причём здесь евреи! Немцы, оказывается, евреев здесь убили! Эти антисемиты: Оттен и остальные, оказывается, евреи! Здесь просто немцы не сработались с немцами! Одни немцы уволили с работы других и совсем не жестоко, даже пособие за 3 месяца вперёд заплатили! Голодом не выморили, не сожгли в печах и в газовых камерах не задушили, могилы не заставили себе вырыть и живьём не закопали! Просто не поладили немцы с немцами! И уволенные не евреи, а даже, наоборот, — «антиевреи»! Помнится, на одной из конференций врача Оттена ярость благородная захлестнула: — Стоит, оказывается, покритиковать Израиль, как тут же евреи объявляют войну честным людям Германии! И в первую очередь их лучшим представителям, как, например, члену партии свободных демократов из Мюнстера! Никак не успокоятся евреи! — гневно, как одна из русских националистических певиц, заявил Оттен. — Никому не дают мирно жить евреи: ни палестинцам, ни немцам, а сами настоящие фашисты! — И эта Рол-лике тогда присутствовала и одобрительно молчала! И вот те на! Это он — Оттен, оказывается, еврей! Это как же надо всё извратить! Все поставить с ног на голову!». Меня распирало от возмущения, но я промолчал, вспомнив, что нахожусь в «тылу друзей»! Все же что-то, видать, изменилось в моём лице! «А что думает эксперт по тоталитаризму?» — обратил на это внимание супервизор, неверно, как психолог, оценив мою реакцию. — Вы, по-моему, такую развязку и предсказывали!». «Да, к сожалению», — постарался я из злого — траурное лицо сделать. «Ну, а теперь, что вы дальше предсказываете?» — напросился он. «10 негритят! — выпалил я. — Каждый день кто-то из присутствующих будет пропадать, пока все не исчезнут!». Все вздрогнули и глянули испуганно на меня, а больше всех фрау Пиппер. «Опять моя несдержанность и чёрный юмор…!» — мысленно огорчился я. «Пиппер тоже уходит! — радостно объявила через неделю Кокиш. — Осталось убрать ещё главного врача и, наконец, станет спокойно в клинике!». «Это будут страшные для нас времена!» — объявил я жене вечером. «Почему ты так думаешь?» — спросила она. «Потому что каннибалы должны кого-нибудь жрать! Хотя и те тоже небольшие люди, но сожрут их и возьмутся, действительно, за евреев!». «Ты думаешь?!» — усомнилась жена. «Уверен!» — не успокоил я её.