Главный врач походил всё больше на фельдмаршала Паулюса под Сталинградом, потерявшего свою Армию и сдавшийся в плен! Пришлось и ему отрабатывать своё право на существование! Он вёл уже десяток больных и ко мне относился с почтением, сказав, что с удовольствием хотел бы у меня поучиться гипнозу. Он понял, что я крупный специалист, а гипноз с EMDR (ДПДГ — десенсибилизация и переработка психотравмы движением глаз) очень хорошо сочетать. Через две недели «ушли» жалостливую танцовщицу фрау Роллике, трёх медсестёр, а за ними заботливую медсестру Доброх. Больных главврач Зауэр поделил между собой и врачихой фрау Пусбас. Таким образом, из «10 негритят» уцелел психолог Зибенкотен и бледная психолог, колеблющаяся фрау Мисс.
Вместо замглавврача фрау Пиппер, Шнауцер и Кокиш взяли на работу фрау Клизман — сорокапятилетнюю, долговязую в мятой, бывшей белой, небелоснежной кофточке, и такой же юбке, после того, как фрау Клизман пропустили через дымоходную трубу на крыше и опустили тут же в клинике! Она без перерыва гоготала прокуренным и, скорее всего, пропитым голосом, закатывая оловянные глазки, и кривя и без того кривой ротик! Клизман на конференции губки для важности надувала, образую как бы хоботок, тем самым, изображая глубокую мысль. Чувствовалось, что такой же хоботок у неё одновременно образовывался и на заднем конце! Бровки удивлённо двигались на продолговатом помятом лице! Слипшиеся, окрашенные в ржавый цвет волосы дополняли композицию! «Очень хотела бы с вами поближе познакомиться!» — подобострастно объявила мне Клизман. «Пиппер этого тоже хотела и вот теперь уже другая хочет!» — подумал я. «Много о вас наслышалась, про ваши таланты», — притворно похвалила Клизман. «Заходите в обед, кофе попьём», — предложил я. «Приготовь для «притворной» кофе, — объявил я жене, — Клизман к нам прётся!». «Ах, как вам хорошо, как я вам завидую! — завистливо произнесла Клизман. — Вас двое, семья, а я живу одна с сыном! О, какие у вас красивые таблицы по акупунктуре, и вы ещё, кроме того, и гипнотизёр! Аж страшно с вами, загипнотизируете ещё — хи, хи, хи! Ужасно хочу бросить курить!» — дыхнула Клизман перегаром. «И пить, наверное, не помешало бы!» — подумал я, глядя на помятый её вид. «Только пить буду продолжать! — как бы угадав мои мысли, твёрдо сказала Клизман. — Нужно вас пригасить в гости! — как будто кто-то ей это запретил, произнесла она. — А Шнауцер рассказал, как вкусно было ему у вас в гостях в Зигхайме! Я ведь тоже родилась в тех краях!». «Почти земляки, — согласился я, — только мы из Питера». «А я настоящая Rheinlzerin (пфальцерша — рождённая в Рейнланд-Пфальц)! — как (фарцерша — перд. ья) на идиш прозвучало. Но это еще не все, она к тому же оказалась слаба и на передний конец пищеварительной трубки: — Ich kein Blatt vor den Mund nehme (очень прямая, не держит лист «заглушку» перед ртом — недержание слов логорея)!» — означало это. «Некоторым неплохо было бы держать лист, как перед ртом, так и перед задом — иметь заглушки», — подумал я. «Приходите к нам в гости», — простодушно и лёгкомысленно предложила жена. «С удовольствием! — тут же ухватилась за эту идею Клизман. — Сегодня не могу, давайте завтра!». «Давайте», — согласилась жена. «Она тебе нужна?!» — спросил я жену. — «Да пусть, приготовлю пельмени!». «Думаешь, она тебя за это отблагодарит?! Отклячит зад от избытка пельменей, как муж Вагены в Бюргерхайме, а затем нас дерьмом в ответ накормит!». «Да притворная», — согласилась жена. «Ну и квартира у вас роскошная! — закатила глазки Клизман, вручив нам букетик цветов, придя ровно в назначенное время. — Молодец Силке Кокиш, что вам её нашла, но вы ведь заслуживаете. О! Какие Leckereien (вкусности), schmeckt gut, sehr gut (вкусно очень)!» — только и смогла выдавить Клизман, набросившись на пельмени. Выгнув шею, и обвив как змея очередной пельмень, отправляла его в рот и тут же, как лягушку заглатывала. После этого она ненадолго умолкла, пока последний пельмень не затянула в свой ротик. — «Да, это не фрау Муралон — арт-терапевт из клиники Боскугеля, которая одёргивала руки и спрашивала каждый раз «можно, можно», беря очередной пельмень!» — отметил я про себя. Так же легко Клизман расправилась и с колбасой, которую пришлось дополнительно срочно подрезать, и с сыром, и с красной рыбой, не забывая постоянно запивать её вином. «Тренированная!» — понял я. «Ой, как машину после этого поведу?! — угадала она мои мысли. Немного сбавив темп питья, но доев всё, что можно было доесть, заговорила: — Силке Кокиш очень приличная и добрая, но, к сожалению, зависит от Шнауцера, хотя и он очень милый! А вот главный врач — негодяй! И Кокиш очень надеется на мою помощь, поддержку в борьбе с ним!». Что касается политики, то, оказалось, очень любит, вернее, уважает евреев, и даже дочь Сарой назвала, что очень не понравилось её отцу — участнику войны! «Не великой и не отечественной, а захватнической войны!» — пронеслось у меня. «Вот только не могу понять агрессивную политику евреев против бедных палестинцев!» — призналась Клизман еще раз в любви к евреям. «Палестинских террористов», — подправил я. «Вот, и вы тоже…! — скривилась Клизман. — А я считаю, что эти два народа должны жить в мире! — предложила она дружбу Израилю. — Хотя я очень уважаю и Израиль, но Израиль не прав в этих отношениях, евреи в этих отношениях агрессоры!». «Так считают не только вы, так считают большинство и, возможно, все немцы», — пустился я на дискуссию. «Почему?!» — возмутилась Клизман. «Вы же психолог и должны понимать защитный механизм: «проекция» — переносить свою вину, свои качества на других! Это очень удобно сказать: — Не мы виноваты, а евреи, что мы их уничтожали! Они это заслужили!». «Да, было очень вкусно, — засобиралась Клизман, — приятно было с вами поближе познакомиться».