Однажды на коллегии Минавтопрома, куда пригласили его явно по недоразумению, Горкин выступил с предложением в условиях дефицита топлива и металла гораздо шире использовать малолитражные машины. В частности, сделать «Запорожцы» служебным транспортом. Но это даже его недруги, которых было больше чем предостаточно, посчитали случайным срывом. Основным пунктиком энергичного доцента была автомобильная наука. Что это такое и можно ли употреблять этот нечеткий термин?
— Наука — это математика, химия, филология… А все, что касаемо автомобиля, — это технология.
— Пусть так, — ему отвечали, — ну и что?
— Нет! — выкатывая светлые глаза, хрипел Горкин. — Инженер должен доводить свою идею до металла! На колеса он ее должен ставить и — в жизнь. Чтоб, значит, как говорится, по рельсам катиться. И — в горку! А то моду взяли некоторые. Орлы! Вроде бы делом заняты. Хорошо. Начинаешь смотреть, проверять, ну чистой воды глупость! А тебе: «Мы не инженеры, мы ученые». Ученые смотрят, тоже ни в какие ворота, а им: «Мы инженеры». Так кто ж они? Сидит, понимаешь ли, шелупень всякая, чиновники, штукари, бумажки перебирают, отраслевой наукой занимаются. И все диссертации, диссертации пишут. Друг перед дружкой павлинами. Один двести страниц написал, другой — триста. Пусть писатели пишут! Инженеру писать необязательно.
Сам Горкин ходил в кандидатах технических наук, это он по молодости защитился, а докторскую защищать не хотел и не собирался и этим своим пренебрежением выражал протест.
Но кроме основного пунктика, который носил скорее методологический, чем конструктивный характер, у него было еще три конька. Так или иначе, он любил выступать на тему о том, что жизнь современного инженера лишена творчества, он весь в бумажках, в беготне, он далек от настоящего живого дела и вообще талантливому человеку трудно вписаться в инженерно-производственные отношения, когда результаты работы определяются показателем нормативно чистой продукции.
Вот этот показатель НЧП, по мнению Горкина, приносил вреда много больше, чем пользы. Он доказывал, что за высоким показателем может прятаться работа формальная, без души, без мысли, для общества малоэффективная, хотя для премии все тип-топ, ибо как это можно мерить интеллектуальную инженерную продукцию штуками — листами, страницами, приездами, отъездами, черт знает чем, а надо мерить — идеями!
— Как рождается идея, — он разводил руками, — сие есть тайна необсчитываемая…
Еще он настаивал, что машины должны быть организованы в экономичную и эффективную систему. Для каждой дороги — свой автомобиль. Мощный трайлер и многоместный автобус — на междугородную магистраль, небольшие, маневренные, бездымные машины — для городских улиц. У него интересные выкладки на эту тему были.
— Вот и написали бы докторскую, — предложили ему как-то, — очень может быть интересная работа.
— Не буду, — гудел он, надуваясь букой, — я из принципа! Технических наук нет. И автомобильной науки нет! Математика есть, химия, филология…
При этом он Канта вспоминал, который предлагал под наукой понимать приведенную в порядок на основании определенных принципов совокупность знаний, и Эйнштейна, видевшего в науке попытку свести кажущуюся сложность явлений природы (природы!) к неким простым идеям и отношениям.
— Зачем вы меня, инженера, оскорбляете? — нервничал Горкин. — Почему я должен иметь степень, и этим определяется мой профессиональный уровень? Почему? Я — инженер!
— Горе ты мое луковое, — говорила Ася, многострадальная жена упрямого доцента, — ну что ты все кипятишься? Воюешь?
— У меня сорок восемь авторских свидетельств, — огрызался Горкин.
— И хорошо, — говорила Ася, подвигая мужу тарелку гречневой каши с молоком, — ты умный.
— Умный, да… Соли дай, опять недосолила.
Они разговаривали на кухне, рядом в обеих их комнатах, шестнадцать и двенадцать с половиной метров, спали дети, четверо их было у Горкиных — Вячеслав, Петр, Павел и старшая Елена, Аленушка, названная так в честь Асиной мамы.
— Свою идею инженер должен воплощать. Верно? Он ее до завода должен довести, до конвейера.
— Верно, — привычно соглашалась Ася. Она готовила завтрак на утро и краем глаза посматривала на мужа, сидевшего на белой кухонной табуретке совсем по-домашнему, в майке и в трусах, чего в обычное время ему не разрешалось: девочка в доме совсем взрослая. Но тут уж Ася прав не качала, муж заявился домой мрачный, «хоря» отпарковал под окнами, а не в гараж, и, что это значило, Ася понять не могла, терялась в догадках.