Урываев открыл дверь в приемную. Секретарша, не вынимая изо рта мокрой папиросы, стучала на ундервуде, щурилась от дыма.
— Фира Наумовна, Лихачев приходил?
— Нет. Не было.
— Как придет, так сразу ко мне.
Высокие напольные часы медленно отсчитывали время. Холодное декабрьское солнце светилось в медной тарелке маятника. За окном, по Мясницкой, со снежным скрипом проносились санные извозчики, нэпманов везли, посмотришь, все как в старые времена! Автомобилей не видно. Трамвай есть, а где они, советские автомобили, десятый годик Советской власти идет!
На заседании техсовета треста профессор Брилинг Николай Романович, крупнейший спец по автомобильному транспорту сказал, что автомобилей у нас нет, если не считать тех двух тысяч иномарок, кои были завезены в республику за период с 1922 по 1925 год. По мощности автомобильного парка мы уступаем таким своим соседям, как Польша и Румыния. Но подходит время давать широкий разворот автомобильному производству. Из барского баловства, из престижного аксессуара автомобиль превращается в объективную необходимость, говорил Николай Романович. Нет автомобильных заводов, нет автомобильного производства, но есть люди, которым предстоит проектировать и строить грузовики, тягачи, автобусы пассажирские для города и автобусы для сельской местности, почтовые, санитарные, пожарные линейки, специальные моторы для севера и для южных районов. Урываев далеко вперед смотрел и верил Брилингу и понимал, что задача его на данном историческом этапе именно в том и заключается, чтобы выдвигать таких людей на переднюю линию. Богатырей, титанов!
По всем параметрам Иван Лихачев подходил для АМО, и управляющий Автотрестом собирался к двум часам везти его собственной персоной на завод, чтоб представить амовским партийцам как кандидата на директорскую должность. Они договорились встретиться в двенадцать. Было без десяти, но Урываев полагал, что на месте Лихачева сам приехал бы в Автотрест задолго до назначенного срока. Часа за полтора. И сидел бы в приемной, и руки бы теребил. Ведь в директора ж прочат! В тридцать-то лет на такую должность!
— Фира Наумовна, Лихачев не объявлялся?
— Да нет, товарищ Урываев. Нет его. Скажу, если придет.
— И не звонил?
— Нет, никто не звонил, — отвечала Фира Наумовна басом, чмокала, пытаясь раскурить свою папироску.
— Значит, как придет, сразу ко мне.
— Конечно, конечно… Поняла.
Лихачев пришел ровно в двенадцать. Вот ведь часы по нему проверяй! Нашел время, понимаешь ли, когда выдержку свою показывать… Буквоед!
— Иван Алексеевич, давай заходи. Заждался.
Невысокий, большеголовый, с румянцем во всю щеку, Лихачев выглядел гораздо моложе своих тридцати. «Может, дату в документах подправил, — подумал управляющий. — Вот ведь и я, когда мальчишкой на войну стремился, подкинул себе два годика».
— Садись, Иван, закуривай.
— Я не курю.
— Может, ты еще и не пьешь? — засмеялся Урываев.
— Не пью. У меня с сосудами плохо чего-то после контузии.
— Дело мужское. Сосуды-то у тебя где?
— Не знаю. Доктор сказал, и ладно.
— Верь ты им больше, докторам! — Урываев широко махнул рукой. — Ну, как, подготовился к встрече? Там мужички зубастые, палец им в рот не клади, по локоть отхватят. Положение тебе с заводской программой известно? Вот и хорошо. Собирались в прошлом году выпустить четыреста автомобилей, взяли обязательства, финплан обсудили, отрапортовали, обнадежили трест и выпустили… сто!
— Сто три, за прошлый год — сто три, — поправил Лихачев, глядя на управляющего большими круглыми глазами.
— Все знаешь! Но тут ошибочка твоя, там перерасчет был. Я ориентирую тебя на то, что положение у нас сложилось ненормальное. Автомобили покупаем за границей вместо того, чтоб делать у себя. Наш.
— Сложное положение. Наш в три разá тяжелей и в четыре хуже.
— Курс взят на индустриализацию страны, а социалистическая индустриализация должна будет обеспечить ведущую роль промышленности решительно во всем народном хозяйстве. И для Москвы, в частности, путь определен, Иван Алексеевич, окончательный. Превратим Москву ситцевую в Москву металлическую, в Москву автомобильную! Это к твоей будущей деятельности имеет прямое отношение…
— Я постановление ЦК ВКП(б) от двадцать девятого июля сего года не хуже тебя знаю, — сказал Лихачев строго и сложил руки на груди. Наполеон!