«Спешите жить! Спешите жить! Спешите, милостивые государи…»
Перечисляя путь условий жизни — хлеб, одежда, работа, дом, — пятым условием когда-то давно инженер Мансуров назвал сказку. Человеку нужна сказка. Мечта. Чудо. Взрослый человек — все равно ребенок. Взрослость — продолжение детства. Не может человек без сказки. Не получается. Так вот автомобиль как раз и есть сказка. Машина времени, приспособление для фантазирования, иллюзия своей защищенности в бушующем океане, скорлупка, наполненная человеческим теплом, и кем бы ни был автомобильный человек, его образ становится яснее и глубже, приобретая общепринятую, но несформулированную четкость от одного только определения «автомобильный».
В журнале «За рулем» была как-то опубликована крохотная заметка о том, что в мае 1953 года в автобазу Минтяжпрома в Донецкой области пришел водитель первого класса Михайлов Григорий Григорьевич, бывший фронтовик. Его посадили на новенький самосвал ЗИС-585. И вот на этом автомобиле работал Михайлов больше двадцати лет и намотал 928 513 километров. Без малого миллион! И без капитального ремонта.
Можно говорить про надежность конструкции — «автомобильная селекция», термин есть такой общепринятый: удачный попался Григорию Григорьевичу аппарат, славно потрудились московские автозаводцы, можно и так написать, но ничем, кроме огромной любви, этот миллион километров не объяснишь. Как же должен был любить свой автомобиль шофер Михайлов! Как он холил его, как берег, как лелеял на пыльных донбасских дорогах, если и на половину миллионного пробега он не рассчитан. Чем, какой чертой характера — трудолюбием ли, осмотрительностью, осторожностью, технической грамотностью — факт этот объяснишь? Ничего не получается! Есть большое чувство, включающее в себя все перечисленное, и еще много другого, неназванного, неуловимого, исчезающего от неосторожного прикосновения и наивных попыток анализа с конструктивными выводами, и называется оно, это большое чувство, — любовью к машине. Однако… Любовь, как всякая любовь, слепа. Специалиста не очень эта история умиляет. Кто подсчитывал, скажет он голосом моего начальника, сколько запасных частей пошло на машину Михайлова, вместо того чтоб отправить ее, старушку, под пресс, когда выработала она свой ресурс, сколько лишнего металла было съедено, сколько перерасходовано бензина? Все это тоже ценности, их тратить с умом надобно, может, те кирпичи того бензина не стоили? Что дороже, иди считай. Вот она, экстенсивность, в чистом виде.
— Знаешь, — говорит Игорь, — любим мы, ох любим превышать все показатели! Хлебом нас не корми, женщинов нам не давай… Как тот район, который кажинный год на три дня ранее сев завершает. Ну, молодцы! Герои, понимаешь ли. Но ведь есть законы, их и богам нарушать нельзя. В снег зерно не кинешь, скорости выше скорости света нет. Объективные законы. Тяни руку вверх — сдаюсь. Нет к. п. д. стопроцентного, не бывает, так почему, ты мне растолкуй, мы при поточно-массовом производстве хотим, кровь из носа, отрапортовать и выполнить план на сто три процента. Ведь на конвейере все до секунд рассчитано, откуда лишние набежали? Ошибочка, значит, была с самого начала, значит, надо их всех, специалистов, гнать и новый план верстать.
— Ладно уж, подожди, — я его пыл попытался остудить, но куда там!
— Понимаю, у шахтеров, у текстильщиков такое может. Экскаваторщик на мягкую породу попал, но на конвейере, Генка, куда убежишь? Там все тютелька в тютельку, если с умом парни считали. Миллион километров машина линейная прошла — это ж плакать горько нужно. Я б из трех таких одну новую собрал, и скважину нефтяную в Сибири закрыл, и цистерны бы с бензином впустую по железной дороге туда-сюда не гонял. Люблю безобразья!
— Это не просто так, это чувство, — сказал я.
Он пожал плечами.
— Если чувство, я свои претензии снимаю. Там цифрой ничего не проверишь. Но когда чувства идут вразрез с логикой, пороть надобно. Это, знаешь, девичий довод: «А я люблю!» Кого ты любишь? «Люблю Петю!» А Петя дурак. Любить надо достойного, дурака любить смешно. Качества в человеке требуются, в Пете, в Сереже…
— Качество как обобщающий показатель — это по моей части. Растревожил ты меня: дочь растет, выберет какого-нибудь, — говорю я серьезно, но Игоря уже не остановить. Он на своем коньке. Одном из трех.