— Это ты расщедрился. Кучеряво живешь.
— Чай цейлонский, его и наркомы пьют, — объяснял Яковлев, — самое подходящее питье для нашего возраста, состарились мы, вот ведь годы летят, не воротишь назад.
— По тебе не скажешь.
— Ну, ну… Вся жизнь прошла, куда не знаю. Как не жил.
Петр Платонович попробовал усомниться:
— Брось, зачем так. Глупости. В природе все по естеству. Детки-то у тебя есть?
— Сынок.
— Как назвали?
— Афанасием. Афанасий Афанасьевич Яковлев, познакомлю, уж под стол ходит, четвертый годок парню. Давай лососинку бери на булочку. Рыбка знатная.
— Диетическая вполне.
— Жена говорит, много жидкости нельзя. Не могу. За беседой шесть кружек — самая купеческая норма. Вот так, квартирмейстер Кузяев.
«А какое же у него ко мне дело, — мучился Петр Платонович, ерзал на табуретке. — С какой стати приехал? Не иначе, случилось что-то…» Решил поторопить гостя:
— Слыхал, у тебя лавка бакалейная была. Торговлю вел, да?
— В прошлом. Картина знаменитого художника, называется «Бабушкин сад». Было, не скрываю, однако все завязано, добровольно бросил. Хочу на завод к вам. Возьмешь?
— А ведь можно, — развеселился Петр Платонович, предполагая, что Яковлев шутит. — Тебя, главное, к делу приставить, там ты сам пойдешь. У нас директор вроде тебя, тоже ни минуты себе спокойствия не позволяет. Вылитый ты! Как зацепится, так, значит, уж не выпустит.
— Выходит, договорились? — Афанасий Ильич сощурился, и тут Кузяев понял, что Яковлев не шутит, заволновался:
— Ты что, и вправду собрался? К нам?
— Вправду. Я ведь к верстаку готов. Впору уже.
— Тогда давай думать, на что ты годный. Кем тебя на завод определять? Торговли у нас нет, если только в столовую, но там партийный парень сидит, краснознаменец, дело ответственное. И доверия тебе не будет, даже если и порекомендовать, сам пойми. Заработать надо, это сложности.
Афанасий Ильич достал тяжелый портсигар, расщелкнул.
— Закуривай, Петруша. Я в столовую не хочу. Какой я общепит? Хочу в гараж. Шофером возьмешь? За штурвал.
— Если шофером… Но тут, пойми, диплом нужен как раз.
— А есть. Вот документы могу показать. Курсы кончал. Лавочку бросил, хватит. Товарищи твои, они на частный сектор косо смотрят. Но я сам, сам добровольно из частников вышел. На Соловках не был, административными мерами не опорочен, вполне, понимаешь ли, созрел для занятий общественно полезным трудом. Вот он, паспорт мой, вот справка из ЖАКТа, домоуправом подписанная. Вот еще один документ…
— Ладно уж, — не выдержал Кузяев. Было что-то обидное в этом перебирании бумаг. — Потом покажешь. — И решил, что, пожалуй, можно взять Афанасия экспедитором или грузчиком в гараж по мелочи на черную работу. Должность тяжелая, но исправляется человек, на переходном этапе, всем понятно, от кадровиков неприятностей не будет. Грузчиков не хватает, пусть будет грузчиком! И, поймав себя на том, что большой по деревне шум пойдет, как узнают, что Яковлева Ильи Савельевича сынок у Кузяева под началом в грузчиках, Петр Платонович даже как-то расправил плечи, посмотрел на Афанасия Ильича как начальник оценивающе и вроде даже капризничать начал: — А что, возьму, пожалуй! Не скажу, у меня работать надо… Я дома один, на службе другой.
— Кончили нэп, — перебирая документы, продолжал Яковлев, — считай, что навсегда. Частник не нужен. С частником трудно, и ненадежный он элемент, частник. В двадцать четвертом году грек у меня один знакомец был, деньги взял, вроде как задаток, кой-чего купить у него хотел. Жду — не возвращает. Жду и в самый раз узнаю, что он, гусь лапчатый, тем же макаром у многих разжился. Разжился и канул. А почему, спросишь, скажу: он, считай, в двадцать четвертом году уже понял, что при большевиках в Ротшильды не пробьешься. Не дадут. Так мне и сказал.
— А задаток-то вернул? — укладывая лососину на кусок хлеба и не отрывая от этого занятия глаз, поинтересовался Кузяев. — Раз взял, то возвращай…
— Грек-то? У меня на него материалы вполне судебные были. Пригрозил. Встретились, он мне и вскрыл перспективы, как в воду глядел. А наши, сказал, с вами деньжатки — это, сказал, капля в море воды, сейчас другим делом надо заниматься. Спасибо за урок. Уроки тоже денег стоят. Надо было к тебе раньше прийти, да жена не пускала. Хотел в музей хранителем устроиться, не взяли. Так что теперь на тебя вся надежда, Петруша. Бери.